Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика
Шрифт:
Вдруг послышался топот лошадей. Я распрямился и прислушался. Ясно, что лошадей было много и бежали они очень быстро. Звук доносился с юга. Я не сводил глаз с поворота дороги — они должны были пройти точно мимо меня. Поначалу я различал только тяжелый грохочущий звук копыт, затем стал слышать голоса мужчин и звон сбруи. Наконец они появились на повороте дороги. Это был отряд приблизительно из двадцати человек, и даже издалека я мог разглядеть, что некоторые из них в голубой униформе. Это были повстанцы из Континентальной армии [20] — солдаты во главе с офицером. Из-за деревьев я наблюдал, как они приближаются. У большинства из них за спинами на ремнях висели такие же ружья, как наше. Думаю,
20
Континентальная армия — американская армия в годы Войны за независимость, организованная и возглавленная Дж. Вашингтоном в 1775 г. Состояла примерно из 5 тыс. добровольцев, к которым время от времени присоединялась милиция штатов (общее число воевавших на стороне Континентальной армии иногда достигало 20 тыс. человек). Финансировалась отдельными штатами и за счет иностранных ссуд и практически всегда нуждалась в деньгах, еде, одежде и амуниции, что не мешало ей побеждать англичан.
Я был напуган, но во мне пробудилось любопытство. Я подумал, что офицер зашел в таверну, чтобы выпить кружку пива. Я никогда раньше не видел так много настоящих солдат, и мне было интересно посмотреть, что они из себя представляли. Впрочем, я не был уверен, что это безопасно. Что они сделают, если узнают, что отец против войны? Но все же я не хотел упускать такой шанс. Я сократил дорогу, пробежав через лес и заснеженные поля, и подошел к дому с тыльной стороны. Я решил, что проберусь к кухонной двери и сначала послушаю, что происходит. Было опасно бежать с топором, я мог упасть и пораниться, но топор придавал мне ощущение безопасности. Я добежал до коровника, проскользнул на скотный двор. Сюда доносился топот лошадей перед таверной и звон сбруи.
В таверне кто-то закричал. Я бросился через скотный двор и проскользнул на кухню. Дверь в пивную была закрыта, но там, где она крепилась петлями к стене, оставалась щель. Внутри снова закричали. Я на цыпочках подошел к двери и приложил глаз к щели.
Мама стояла около камина. Перед ней стоял мужчина и винтовкой преграждал ей дорогу. Два других солдата держали отца, скрутив ему руки за спиной так, что он не мог двигаться. Офицер стоял перед ним со шпагой. «Мы знаем, что у тебя есть оружие, Микер. Где оно?!» — кричал он. Он выставил перед собой шпагу так, будто собирался вонзить ее в отца. Я решил бежать за помощью, но тут же сообразил, что помощи ждать неоткуда.
— У меня больше нет ружья! — закричал отец. — Мой сын Сэмюэль украл его, чтобы поиграть в солдатика.
Офицер засмеялся:
— Ну, хватит, я не собираюсь верить этим россказням. Вы все здесь тори. Нам нужно твое ружье. — Он направил шпагу в живот отца.
— Мне все равно верите вы или нет, — ответил отец. — Что вы собираетесь сделать, проткнуть меня и оставить мою жену и ребенка на произвол судьбы?
— Да, если ты не отдашь оружие. — Он взмахнул шпагой. — Мы знаем, что оно у тебя есть. Мы знаем обо всех ружьях в Реддинге. Не все хотят быть псами короля.
Отец сплюнул.
— Повсюду предатели! — закричал он.
— Следи за своим языком, или я его вырежу!
Зря отец кричал на офицера повстанцев. Лучше бы ему было молчать. Но так же, как и Сэм, отец терпеть не мог, когда ему указывали, как вести себя. «Отец, — прошептал я про себя, — пожалуйста, не спорь».
Отец все-таки взял себя в руки и спокойно сказал:
— Я говорю вам правду. Мой сын сбежал, чтобы присоединиться к вашей армии, и забрал мое ружье. У нас здесь нет оружия… разве что ножи для разделки мяса.
Офицер бросил взгляд на отца и сказал:
— Я тебе не верю.
Затем он
Я был напуган. Война наконец добралась до Реддинга, и это было ужасно. Поскольку у Реддинга была репутация города тори, повстанцы решили его разоружить. Отчасти потому, что им самим было нужно оружие, отчасти для того, чтобы быть уверенными, что тори из Реддинга не сделают с солдатами Континентальной армии то, что шестью месяцами раньше минитмены сделали с британцами в Конкорде и Лексингтоне. Я понимал, что повстанцы не шутят и могут убить отца.
Я бежал, перелезая через каменные и железные ограждения, разделяющие пастбища. Мое лицо горело. Я не позволял себе остановиться и передохнуть — перед моими глазами стоял офицер повстанцев, размахивающий шпагой перед лицом отца. Воздух с хрипом вырывался у меня из горла, а ноги настолько ослабли, что несколько раз я чуть было не упал.
Но перед хижиной Тома Воррапа я остановился. Тонкий дымок, едва различимый на фоне серого неба, вился из трубы. Вход загораживало висевшее одеяло. Я его отодвинул и заглянул внутрь. Огонь в очаге, сложенном из камней, почти догорел, но было еще достаточно светло, и я разглядел, что в хижине нет никого, кроме Сэма. Он спал на животе, на постели Тома Воррапа, укрытый оленьей шкурой. Я слышал его легкое дыхание и видел, как вздымается и опускается его спина. Я подумал, что, наверное, он сильно устал. Впрочем, он всегда спал крепко, и я знал, что его очень трудно разбудить — даже если начать трясти.
Я вошел в хижину и опустился на колени у кровати. Мне стало жалко будить Сэма, но делать было нечего. Я положил руку на постель и неожиданно понял, что дотронулся до чего-то необычного, — под одеялом, на краю кровати, лежало что-то тяжелое и длинное. Это было ружье, во сне Сэм сжимал его ствол. Я подумал, что у Сэма вошло в привычку спать с «Браун Бесс», чтобы никто его не украл.
Моя рука заскользила по стволу, пока я не нащупал приклад, схватил его и осторожно потянул. Сэм захрапел во сне и мотнул головой, как будто пытался отогнать от лица муху, но не проснулся. Я снова потянул ружье. Он что-то забормотал.
Я отпустил ружье и вынул руку из-под одеяла. Надо было решить, что делать дальше. Сэм очень устал и спал глубоким сном. Я подумал, что можно попробовать сбросить его руку с ружья и он вряд ли проснется. Раньше, когда мы спали в одной постели, он не раз закидывал на меня руку или ногу во сне, я ворчал и сбрасывал их с себя, но Сэм не просыпался. Я решил попробовать. Я осторожно стащил одеяло с его руки и ружья и быстро скинул руку Сэма со ствола. Он снова захрапел, но не проснулся. Я схватил ружье и выбежал из хижины, задев головой одеяло, завешивавшее вход. Я бежал через заснеженные пастбища так быстро, как только мог, надеясь добраться до дома раньше, чем там случится что-нибудь плохое. На снегу передо мной была цепочка моих собственных следов, обрывавшаяся только у заборов.
Я был так взволнован и испуган, что не услышал, как за мной бежит Сэм. Лишь у пастбища Рида, когда пришлось перелезать через каменную стену, я услышал звук его шагов. Я обернулся и с высоты увидел его в сотне ярдов позади. Он увидел, что я на него смотрю, но не закричал, боясь, что его могут услышать.
Я спрыгнул со стены и побежал так быстро, как только мог, хотя и знал, что это бесполезно. Сэм был старше, а значит — сильнее, быстрее, выше, чем я. Я снова обернулся, Сэм в этот момент как раз добежал до стены. Ему не надо было на нее взбираться, он просто ее перепрыгнул и побежал дальше. Тогда я побежал налево, к дороге, подумав, что Сэм за мной не побежит — там его могли увидеть. Я пытался молиться, но слова молитвы не приходили мне в голову, поэтому я просто шептал задыхаясь: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста».