Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Кольер Джеймс Линкольн

— Но мы ведь не тори! — воскликнул я. — Отец не был тори, и мы тоже не тори!

— Не думаю, что генерал Путман с тобой бы согласился.

— Но разве не будет суда, сэр?

— Будет, — сказал полковник Рид. — Обычный трибунал с председательствующим судьей и офицерами, выступающими в роли присяжных. Но присяжные примут такое решение, которое, как им кажется, устроит генерала Путмана. А если они решат, что Путману хочется провести показательное наказание, то они повесят Сэма. Они готовы ходить на задних лапах только для того, чтобы удовлетворить генерала, и правда им не важна.

— Что же мы можем сделать?

— Помолиться, —

сказал полковник Рид. — Суда ожидают и другие задержанные: мясник Эдвард Джонс из Риджфилда, которого поймали, когда он шпионил на британцев, мужчина, укравший башмаки, и, кажется, дезертир. Так что пока есть надежда, что присяжным вполне хватит крови этих ребят и они отпустят Сэма. Он хороший солдат и не раз отличался в бою, я думаю, это должно помочь.

Суд назначили на шестое февраля — через три недели. Нам оставалось только ждать. Я не знал, что и думать. Я не понимал, как вообще можно признать Сэма виновным — он три года сражался на их стороне, он рисковал своей жизнью, как же теперь они могли наказать его за то, что он не делал? Это была просто какая-то бессмыслица.

Два или три раза я ходил в лагерь, чтобы повидаться с Сэмом, но меня к нему не пускали. Они заперли его в одной из лачуг, потому что настоящей тюрьмы у них не было, но не говорили, в какой именно, боясь, что я передам ему оружие, или помогу бежать, или еще что-нибудь сделаю. После того как я побывал там несколько раз, они начали узнавать меня и перестали пускать в лагерь. Я решил проникнуть туда ночью. Солдаты срубили большинство деревьев вокруг лагеря, но на крутом обрывистом холме, с которого можно было спуститься в лагерь, оставались валуны, и я рассчитывал пройти, прячась за ними. Правда, я так и не сумел узнать, где они заперли Сэма, и поэтому решил подождать со своей вылазкой.

Появилась и еще одна проблема: меня все сильнее беспокоила мама. Она никогда не пила много — только иногда, когда замерзала или простужалась, выпивала кружку рома. Но теперь она пила каждый день. Я не хочу сказать, что она все время пила. Вовсе нет, но я часто заставал ее, одиноко стоявшей с кружкой рома в руках.

Наконец наступило шестое февраля. Утром к нам зашел полковник Рид.

— Я иду в лагерь, — сказал он, — и вечером расскажу все, что узнаю.

Весь день я нервничал так сильно, что кусок в горло не лез, я даже сидеть не мог. Ходил взад-вперед и радовался, когда люди приходили поесть или выпить, потому что дела меня отвлекали. Днем к нам зашли два офицера и заказали горячего рома, чтобы согреться. Один из них спросил у другого:

— Ты когда-нибудь ходил на заседания трибунала?

— Нет, — ответил другой, — зачем зря терять время! Все равно генерал Путман их всех вздернет.

Я вздрогнул, но ничего не сказал.

Уже стемнело, когда к нам зашел полковник Рид. Он выглядел мрачно. Ему не надо было ничего говорить, я и так все понял.

— Где твоя мама?

— На кухне.

Я позвал маму, она вошла и застыла в дверях.

— Миссис Микер, у меня плохие новости. Они решили казнить Сэма.

Она жалко улыбнулась:

— Уже три недели, как для меня это не новость, полковник.

Рид рассказал, что произошло в суде. Мужчину, укравшего башмаки, приговорили к ста ударам плетью, дезертира тоже к ста ударам. Мясника решили повесить, а Сэма Микера, укравшего коров, — расстрелять. Казнь назначили на 16 февраля.

А за неделю до этого в воскресенье должна была состояться церковная служба, чтобы люди могли помолиться за спасение душ приговоренных.

Меня удивило, что я не заплакал и не упал в обморок — ничего такого. Я оцепенел от ужаса, но сумел взять себя в руки и наметил план действий. Первое, что сделал, сходил к полковнику Парсонсу. Два раза он отказывался меня видеть, потому что понимал, что мне от него нужно, но, поскольку он и его помощники квартировали в доме по соседству, рано или поздно ему пришлось со мной встретиться.

— Я ничем не могу тебе помочь, — сказал он прямо, — трибунал принял свое решение, и теперь его уже никто не отменит.

— Но есть хоть кто-то, кто может мне помочь? — спросил я с мольбой.

Он посмотрел на меня:

— Генерал Путман. Только генерал Путман.

— Хорошо, тогда дайте мне записку для него, сэр!

— С какой стати я буду это делать? — спросил он удивленно.

— Потому что Сэм не крал коров! И вы знаете, что это правда!

Он пристально посмотрел на меня.

— Сэр! Сэр!..

Он уронил голову на руки.

— Война — жестокая штука, сынок. И нам часто приходится делать то, чего нам совсем не хочется. На этой войне погибло очень много хороших людей, и все, что нам остается, — надеяться, что это того стоило и они не зря отдали свои жизни. А может быть, зря? Может быть, мы в конце концов поймем, что все было напрасно? Но я так не думаю, несмотря на смерть и разруху, мы сражаемся за правое дело. — Он поднял голову и посмотрел на меня. — Нет, я не думаю, что Сэм украл этих коров. Но мы с тобой никак это не докажем. Кто знает, может, он и в самом деле их украл! Может, это он пытается спихнуть вину на тех двоих?

— Что вы говорите такое?!. Сэм никогда бы так не поступил!

Полковник ударил кулаком по столу.

— Думай, с кем говоришь! — закричал он.

Я покраснел:

— Простите, сэр.

Он откинулся на спинку стула:

— Хочешь знать, о чем думает генерал Путман? Так вот, он думает о том, что вряд ли выиграет войну, если люди не будут на его стороне. И они не будут на его стороне, если вышедшие из-под контроля солдаты продолжат нападать на население — насиловать женщин, воровать скот, поджигать дома. Он намерен выкорчевать эту заразу и навести порядок! Солдатам необходима дисциплина! И ему все равно, кого он казнит. Сколько уже мужчин погибло! Сколько матерей оплакало своих сыновей! Сколько братьев и сестер рыдало! Он думает, что если проведет показательное наказание одного, то спасет немало других жизней и война кончится быстрее. И ему безразлично, кого именно он казнит. Смертельная агония одного мало чем отличается от агонии другого, слезы, пролитые одной матерью, не горше слез другой. Поэтому-то он и казнит Сэма, сынок.

— Но Сэм не виновен, сэр!

— Трибунал решил, что он виновен.

— Но трибунал ошибается!

Он замолчал, а я стоял, выжидая. Наконец он сказал:

— Я верю тебе и поэтому дам тебе письмо для генерала Путмана. Но предупреждаю прямо сейчас, оно ничем тебе не поможет… Если генерал хочет, чтобы солдаты его слушались, то он не отпустит ни твоего брата, ни других заключенных.

Полковник Парсонс взял лист бумаги, черкнул на нем пару строк, сложил его, запечатал, написал имя генерала на конверте и отдал мне.