Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика
Шрифт:
Я бежал до самого лагеря. Небо было затянуто облаками, собирался пойти снег. Я добежал до ворот, дыханье с хрипом рвалось у меня из горла, я не мог говорить. Передал письмо караульному. Он взял его и позвал солдата.
— Отведи этого мальчика к генералу Путману, — приказал он.
Мы пошли по лагерю к вытянувшимся в ряд к постройкам. Они были совершенно одинаковыми — сотни лачуг с голубым дымом, выходившим из труб. Солдаты были повсюду — одни рубили дрова, другие что-то чистили, третьи маршировали. Потом мы подошли к дому, который
— Подожди здесь, — сказал он.
Прошло полчаса, затем час, потом два. Офицеры входили и выходили, а я все ждал. Я проголодался, но не осмеливался отойти от дверей хотя бы на миг. В час дня из дома вышел солдат и позвал меня.
Генерал Путман сидел за грубым кухонным столом, который ему поставили вместо бюро. На нем были аккуратно сложены бумаги, расставлены чернильницы, перья, стояла склянка с песком, чтобы посыпать чернила, и лежало множество карт. Генерал был крупным человеком лет шестидесяти, с шапкой седых волос. На нем был желто-голубой мундир Континентальной армии. Добрым он не выглядел.
— Микер?
— Да, сэр.
— Хорошо, говори.
Он устремил на меня пронзительный взгляд. Его голос был глухим, а глаза блестели. Я рассказал ему, как все произошло на самом деле, и в довершение сказал:
— Сэм не стал бы красть наше собственное стадо! Он не стал бы! Он три года воевал и был хорошим солдатом. И он не делал этого, сэр, клянусь вам. Я знаю, потому что…
— Довольно, — сказал он. — У меня нет времени. — Он взял лист бумаги и что-то быстро на нем написал. А потом сказал: — Я с этим разберусь. Разговор окончен.
— Сэр, могу я увидеть своего брата?
Он грозно посмотрел на меня, а потом прокричал:
— Сержант! Проводите этого мальчишку в тюрьму к Сэму Микеру! Проследите, чтобы они стояли в шести футах друг от друга и ничего друг другу не передавали!
— Спасибо, сэр, — сказал я и пошел следом за караульным.
Тюрьма находилась под склоном холма. Это была такая же деревянная лачуга, как и прочие, но окруженная частоколом, по углам которого стояли часовые. В частоколе были прорезаны небольшие квадратные отверстия. Караульный приблизил лицо к отверстию и прокричал:
— Микер, к тебе пришли! — Затем он провел носком сапога линию на снегу на расстоянии около шести футов от частокола. — За линию не заходи, — сказал он мне.
Лицо Сэма появилось в отверстии. Грязный, небритый, волосы нечесаные.
— Тимми… — тихо сказал он.
— Как ты, Сэм? — спросил я.
— Неплохо для приговоренного к смерти!
— Не сдавайся, я только что говорил с генералом Путманом. Он сказал, что постарается разобраться в твоем деле.
— Так и сказал? — переспросил Сэм. — Правда?
— Сказал, что разберется.
— А что именно он сказал? — спросил Сэм. — Он
— Не знаю, — ответил я, — этого он не говорил.
— Ты хороший мальчик, Тим.
— Сэм, как же так вышло, что они признали тебя виновным?
— Думаю, на этот раз мне просто не повезло в дебатах.
— Ты все шутишь…
— Солдаты очень складно врали… О, они умные ребята! Они придумали целую историю, как услышали чей-то крик «Держи вора!», потом увидели, как я гоню коров, и бросились ко мне, чтобы арестовать. А ведь я в это время должен был дежурить в доме Беттса. В общем, все свидетельствовало против меня. Вот так…
— Чем мы можем помочь тебе, Сэм?
— Молитесь. Бог услышит вас скорее, чем генерал Путман. — Брат улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ, но внутри у меня все перевернулось.
— Время вышло, парни! — сказал караульный.
— Я постараюсь прийти еще, Сэм, — сказал я.
— Передай Бетси от меня привет, — попросил он.
— Передам.
— И маме тоже.
— Хорошо, — пообещал я. — Я постараюсь придумать, как победить генерала Путмана в диспутах.
Он улыбнулся:
— Ты лучший в мире брат, Тим!
Я попытался улыбнуться ему в ответ:
— Я стараюсь.
— Эй ты, закругляйся! — крикнул караульный.
Я помахал Сэму на прощание и ушел.
Глава 14
Теперь оставалось только ждать, что решит генерал Путман. И мы ждали. Бетси Рид часто заходила в таверну, и мы обсуждали с ней планы — планы побега и тому подобное. Но ни один из них не казался подходящим. Прошла неделя. И вот в субботу, 13 февраля, полковник Рид вернулся из лагеря с известием, что генерал Путман отклонил нашу просьбу о помиловании.
Я заплакал:
— Это так несправедливо! Он сражался за них три года, а теперь они собираются его расстрелять ни за что.
Полковник Рид грустно покачал головой.
— Тим, — сказал он, — война никогда не бывает справедливой. — Он дотронулся до моего плеча. — Придется с этим смириться. Мужайся и помоги матери пережить страшное горе. Сейчас ей больше всего нужно, чтобы кто-то был рядом.
Но я не ощущал в себе ни мужества, ни сил, чтобы кому-то помогать и самому держаться стойко. Я чувствовал горечь и злость и хотел кого-то убить — если бы только знать кого!
Мама отказалась идти на воскресную службу.
— Мама, приказали прийти всем.
— Я не пойду, — сказала она. — Они могут убивать, кого хотят, и молиться за кого угодно, но я не пойду. Для меня война закончилась.
Я пошел один. И, просидев полчаса на балконе, где мы обычно сидели вдвоем с Сэмом, я не выдержал и заплакал, а потом поднялся и ушел. Никто не попытался меня остановить. Я думаю, они понимали, что я чувствую.
Рано вечером мы закрыли таверну. Все равно не было ни одного посетителя. Я думаю, никому и не хотелось заходить к нам в этот день.