Мой бывший бывший
Шрифт:
Пока он дышит в мою — я того и гляди рухну в обморок. При чем на него же и рухну! И нет, вот это — точно нельзя допустить. Ни в коем случае.
— Викки, — губы Яра почти касаются моей скулы, но останавливаются в паре миллиметров от кожи, он, кажется, и сам не осознает, что именно он несет, — девочка моя… Господи, как же я по тебе скучал.
Никакая я не твоя девочка! Вот бы еще это вслух сказать. А у меня язык отнимается так, будто я от рождения косноязычная. И весь этот надсадный
Я разворачиваюсь к нему довольно резко, он аж вздрагивает от внезапности моего движения. Это слишком опасно, но куда уж опаснее, я и так будто нахожусь в самом сердце яростного пожара. Сталкиваюсь с Ветровым взглядом, и он снова замирает. Как тогда, в понедельник, цепенея всем телом, так, что это невозможно не заметить. Яр даже не моргает, лишь смотрит на меня, в мои глаза, и чуточку ниже. И… Какого черта?!
— Уйди, уйди… — должны требовать мои глаза, — проваливай к своей чертовой невесте.
По идее, я выгляжу достаточно выразительно, и любому другому мужчине всего этого должно быть достаточно, чтобы понять — ничего не светит, нужно сменить цель.
Но Ветров никогда не понимал мою невербалику. Не понимает и сейчас. И смотрит он на меня, будто неделю голодавший, внезапно увидевший перед собой отлично прожаренный стейк. По глазам его видно, что еще чуть-чуть, и он сорвется, упадет на меня со всеми своими губами, руками и прочим своим имуществом.
Только почему-то не падает…
Смотрит Ветров на меня не отрываясь, не моргая, и сжимает и разжимает кулаки, будто пытаясь сбросить напряжение в ладонях. Будто хочет ко мне прикоснуться, но что-то ему мешает.
Что, недостаточно хороша, да, Ярик?
Господи, да что за чушь я думаю? Я не хочу быть хороша для него. Не хочу.
— Ветров, — каждое мое слово пропитано ядом насквозь, — я повторю тебе по слогам, раз одним словом ты не понимаешь. От-ва-ли! Оставь меня в покое! Навсегда!
Если вы когда-нибудь рычали шепотом — потому что привлекать к себе внимание не хотели, то вы поймете, каким именно тоном это было сказано. И — на этот тон ушли, кажется, все остатки моих сил. Впрочем, теперь ведь главное — не менять выражения лица и крепче сжать скрещенные на груди руки. А для новой вспышки злости мне будет достаточно его ответа!
— Я не могу, — сипло выдает Яр, все так же пожирая меня своим ненасытным взглядом, — я не могу оставить тебя, Вик. Не могу.
— Восемь лет назад у тебя это прекрасно получилось!
Глядеть в глаза Ветрова в упор оказывается жутким испытанием. Вопреки всему самообладанию, вопреки тому, как я вцепилась всеми зубами собственного разума за то, что этот мудак оставил мне «на добрую память». Все равно — больно, будто кожу с меня содрали.
А Ветров в ответ…
Опускается на колени!
Ярослав Ветров! Гордый до заносчивости! Высокомерная сволочь! Встает на колени! Передо мной!
Обморок…
— Яр… — полузадушенно выдыхаю я, от неожиданности забыв, что так его вслух не называю.
Все-таки было куда опаснее… Сейчас я это понимаю, потому что оказываюсь в том самом углу, из которого нет выхода.
Его ладони — на моей талии. Ниже не опускаются. А сам он зарывается лицом в блузку на моем животе и тихонько стонет. Глухо. Сдавленно.
— Викки… — его исступленье проникает в мою кровь и шумит там лютой отравой. Заставляет вспомнить то, что я так хотела забыть все это время.
Что я страшно любила, когда именно он так меня называл. Вот именно так, этим практически пьяным, взбудораженным тоном. Будто я — все, что ему нужно. Будто я — самая первая его потребность, необходимая для жизни. Важнее воздуха и прочих банальностей. И я ведь в это верила. Давно верила!
— Что это за цирк? — шиплю я, стискивая пальцы на его плечах. — Встань немедленно…
Если сюда хоть кто-нибудь войдет…
Черт, чем он вообще думает?
— Нет, — Яр с видимым усилием отрывает свое лицо от моей блузки — боже, спасибо, мне стало самую чуточку свободнее дышать — и поднимает на меня темные, уверенные, но будто пьяные глаза, — я должен попросить у тебя прощенья так.
С ним всегда было ужасно сложно спорить…
— Думаешь, я прощу?
Яр медлит с ответом. И за это его краткое молчание я успеваю прочитать «А вдруг?» в его глазах. Но вслух он произносит другое.
— Нет, — наконец невесело произносит Яр, и трезвости в его глазах становится чуть больше, — я бы не простил на твоем месте. Но попросить прощения я должен…
Мне отчаянно хочется сгрести его за воротник и встряхнуть как можно сильнее, чтобы вернуть мне привычного мудака на место. Его и ненавидеть в разы проще, чем вот этого, непонятного Яра, который смотрит меня с такой мукой. Этому Ветрову я даже не нахожусь что сказать…
— Извините, что прерываю вас, господа. Но я не уверен, что вы разрешите вопросы вашей мелодрамы сегодня. И я бы предпочел, чтобы вы это делали в нерабочее время.
Голос Козыря — спокойный до возмущения — заставляет меня подпрыгнуть, а Яра — вздрогнуть от неожиданности.
Да, мы тут… Забылись…
Козырь находится у самой арки-входа в соседний зал, опирающимся плечом на стену. Слава богу, он один…
Он и один оказывается способен испепелить меня одним только недовольным взглядом.
— И-извините, Эдуард Александрович, — лепечу я, выпутываясь из рук Ветрова — он-то не додумался сам меня отпустить.
Привычка Ветрова держать лицо в любой ситуации вызывает у меня легкую зависть. Встает Яр на ноги с такой невозмутимой рожей, что это мне даже становится обидно. Такое ощущение, что для него на колени встать так обычно, как зубы почистить Хотя легкая виноватость на физиономии Ветрова все-таки находится, но она больше формальная. Для начальства!