Мой бывший муж
Шрифт:
– Столько лет подходили, а тут прямо несовместимые, – я тоже возмущен был.
– Ну и что блядствовать начал, – добавила она.
Я ложку до рта не донес, чуть не подавился, закашлялся жуть. Это уже ближе к делу. И стыдно так стало.
– Мам, отстань от Вадима, – в кухне появилась Нина Михайловна, а за ней папа Кати с пакетами.
– Давайте помогу, – вскочил я.
– Сиди, кушай, – ответил Алексей Викторович. Но я все равно поднялся: руку крепко тестю пожал, тещу обнял. Перед ней было невыносимо стыдно. Она настолько
– Нина Михайловна, простите, что не заезжал, – сказал, когда вдвоем на кухне остались. Деда Ника быстро ангажировала, как и прабабушку свою. – Неудобно было.
– Да ладно, – мягко улыбнулась она. – Что уж вспоминать. И на бабу Машу не обижайся, она резкая порой в выражениях.
– Она честная, – ответил я.
– Вышло как вышло, – развела руками теща, заполняя холодильник. – Что же вам через силу вместе жить? Если не любите, то не любите. Пойду руки помою и второе тебе разогрею.
Она ушла, а я прихерел. Не любите?! То есть Катя не любит меня? Сейчас или давно? Если сейчас – оно и понятно. А если давно? Может, остыла ко мне Мальвина еще раньше? Может, заинтересовалась кем?
Нет. Катя никогда бы не предала меня. Она все в лицо говорила. Смелая, гордая, резкая такая. Очень искренняя, все на лице написано. Жаль, что сегодня почти не смотрела в глаза мне, ничего я прочитать в них не смог.
– Пап, иди смотреть шоу! – позвала Ника.
Мы очень хорошо проводили время, тем более что на этот раз в шпагат пытались усадить не меня – тесть отдувался. Но Веронике срочно понадобились булавы.
– Ник, а их нет в рюкзаке, – сказал я, проверив все.
– Ну вот, – она повесила нос. – А я хотела новый элемент показать. Лада Юрьевна научила.
Я выдохнул и собрался было объяснить, что их нет, и если канючить, то они не появятся. Вероничка ребенок достаточно легкий в общении, но понудеть любила.
– Ладно, я привезу.
– Давай, па, они у меня в комнате, наверное, в шкафу лежат, на нижней полке с инвентарем.
Уходя, поблагодарил за обед:
– Баб Маш, спасибо за рассольник. Он у вас самый вкусный!
– Одним рассольником вас, кобелей, не удержишь, – отозвалась она.
– Мама! – тут же вмешалась теща и глазами на Нику показала.
Баба Маша встала, меня проводить, но бухтеть не перестала, не простила, видимо, до конца:
– Катьку учила-учила, а ты все равно на сторону побежал, – и впечатала в меня живой, острый и очень понимающий взгляд: – Ну, сейчас нормально тебя кормят, а?
– С хлеба на воду, баб Маш, – и ушел. Руки золотые только у Кати. Это я уже хорошо понял.
Я сел в машину, практически на сто процентов уверенный, что когда приеду, булавы будут уже не нужны, но… Вероника сегодня чемпионка, а я обещал выполнять все ее желания. Ключи у меня были, но не уверен, что могу вот так запросто зайти в свой дом. Или бывший дом.
Я только припарковался,
– Вадим? – удивилась, когда рядом с ее машиной поравнялся. – А Ника где? – обеспокоенно в салон заглянула.
– Она у твоих родителей и ей срочно понадобились булавы.
– Булавы?! – воскликнула Катя. – Серьезно?
Я кивнул.
– И ты десятку км махнул, чтобы булавы взять? – иронизировала Катерина Язвительная.
– Представь себе, – я был спокоен. – Дочка попросила.
– Ну пошли за булавами, – вышла из «Порше» Катя.
Мы молча поднялись на двенадцатый этаж: она двери открыла, и я словно в другой жизни оказался. Я помнил запах нашей квартиры, энергетику, мелочи, которые раньше не замечал: вазы с цветами, подсвечники с оригинальными свечами и пахучие палочки в прикольных банках.
– Сейчас принесу, – сказала Катя. Я в гостиную прошел, заметил сразу, что шторы другие и ковер возле камина больше не зебровой расцветки.
– Мяу! – Баян вышел поздороваться.
– Привет, дружище! – я подхватил его и прижался к рыжей шерсти, и он даже не вырывался привычно. – А Баян соскучился, – показал Кате, когда вышла с булавами.
– Баян, поедешь жить с Вадимом? – строго спросила Катя.
Он, естественно, свою сытую жизнь в женском царстве ни на что не променяет: прыгнул на пушистый белый ковер и пузом кверху лег. Я б, может, тоже так лег, только кто меня пустит.
Катя бровь подняла, без слов показывая, что без меня здесь все прекрасно себя чувствовали. Ну что же, так мне и надо. Я взял булавы, но случайно взглядом за приоткрытую дверь спальни зацепился. Пошел на каком-то интуитивном уровне.
– Вадим? – возмутилась Катя, но я уже оценивал новую обстановку. Здесь стало очень светло: прозрачные длинные занавески пропускали свет беспрепятственно и красиво клубились на ореховом полу. Белоснежное пушистое одеяло, гора подушек с нежным кружевом, и большая напольная лампа в виде французского зонтика приятного зефирного цвета. Ни намека на мужчину, женский будуар, и со стен пропали наши совместные снимки.
– А где фотографии? – Мальвина упрямо подбородок вздернула. – Кать, фотки где?
Блядь, ну не на свалку же истории отправила?!
Мы поднялись на второй этаж, где была вторая гостиная, большая очень, мы здесь елку на новый год ставили и отдыхали большими компаниями. На белом рояли, на котором толком играть не умел никто, так, бренчали собачий вальс, Катя сделала зону со снимками: разные рамки, разные фото – очень стильно, но… Здесь был и я, много совместных фотографий, счастливых, но теперь они не висели в сокровенном месте, а были частью интерьера.
– Если хочешь что-то забрать, пожалуйста, – она подошла и длинными пальцами провела по белой лакированной поверхности инструмента.