Мой бывший муж
Шрифт:
– Пойдем, на Маяковке на качелях покатаемся? – неожиданно даже для себя предложил. Мне на воздух нужно, срочно. Иначе с ума сойду. Лишний. Я теперь здесь лишний.
– Полонский, ты меня пугаешь? Тебе подростковая романтика не близка вроде.
– Пойдем.
– Я занята, – дернула плечом, отворачиваясь.
– Боишься, что ли? – я дразнил ее, да.
– Вот еще!
– Мальвина Алексеевна, прошу, – пропустил первую к лестнице.
– Вадим, тебя бесполезно просить не называть меня так, а?
– Абсолютно.
Молодежь веселилась и тусовалась, а мы пристроились
– Помнишь, мы ночами здесь качались, когда ты беременной была?
– Угу. Меня так хорошо укачивало, что тошнота проходила, – улыбнулась она. – Странно, наоборот должно было быть, а мне помогало.
– Ну, секрет не только в этом, – мимоходом заметил я, заставляя ее вспыхнуть, как маков цвет. Качели мы не всегда использовали по назначению, чаще, презрев общественный нормы, любовью занимались. Тогда камер здесь еще не было, а мы так хотели друг друга: четыре утра, беременная женщина и очень возбужденный мужчина.
– Вадим, я спросить хотела, – кусая губы, произнесла Катя. – Мне важно знать, поэтому не лги, пожалуйста.
Я удивился, признаться.
– О чем, Кать?
– Ты любил меня вообще, или ее забыть пытался?
– Кого? – я даже не понял сразу.
– Ее. Свою первую любовь… – и на меня глаза подняла. – Мне начало казаться, что весь наш брак – сплошная сублимация… – призналась честно.
– Ты такая умная у меня, – я в охапку ее сгреб и на колени посадил. – Но иногда такая дура.
– Сам дурак! – и спрыгнуть попыталась. Нет, Мальвина, не позволю, пока на вопрос твой не отвечу. Я прижал ее к себе и губы нашел, безошибочно узнал вкус и запах. Катя ослабела от неожиданности и яростного напора, позволила языком внутрь пробраться и жадно выпить потрясающую жаркую мягкость. Ее поцелуи всегда были такими сладкими, горячими, добытыми в бою. Я захмелел, словно дорогого коньяка бахнул, редкого, уникального. Тело напряжением прошило, обжигающее возбуждение кровь разогнало, с пол-оборота, одного прикосновения, от близости самой нужной женщины. Сейчас не четыре утра, мы не так беззаботны, а вокруг толпа народу, но я хотел Мальвину свою. Прямо сейчас и навсегда. Я такой идиот.
– Сволочь!
Ну или сволочь.
Катя оттолкнула меня и проворной козочкой соскочила с колен. Пальцем угрожающе ткнула в воздух и грозно произнесла:
– Не смей меня касаться, Полонский. Никогда больше!
– Я ответил, Мальвина? Вопросы о моих чувствах еще есть?
– Да пошел ты… – и, резко крутанулась на каблуках. – На хер! – и убежала в сторону Бронной.
Я улыбнулся и подставил лицо моросящему дождю. Если тебя посылают, значит, крыть нечем.
– Чего же ты хочешь, Катя? – тихо у ветра спросил. Что бы догоняли? Или отпустили? Я никогда не спрашивал раньше – всегда догонял. А теперь? Не знаю. Готов ли снова биться в закрытую дверь? Есть ли хотя бы доля шанса, что мне откроют? Не знаю – на оба вопроса. Я не тот. Она другая. Не понятная. Интересно, Катя сама себя понимает?
Глава 17
Катя
– Чертов Полонский! –
Вадим Полонский не умел проигрывать, а если случалось – использовал каждую возможность, чтобы отыграться. Ему с первого взгляда было важно, чтобы я в нем нуждалась: хотела, мечтала, любила. И, кажется, до сих пор важно, чтобы к нему одному душа лежала, а тело оживало под его пальцами. Чтобы не забывала мужа, хоть и бывшего. Сам-то жизнь устроил, а вот я о личном пока не думала даже. Десять лет с одним мужчиной, с первым и единственным – сложно подпускать к себе чужака.
Я поднялась. Жарко стало. Волной желаний изголодавшееся тело окатило. Окно распахнула в золотой октябрь. Чтобы прохладой осенней остудить смущенную голову с мыслями шальными. Я коротко усмехнулась. Тактика держать бывшего партнера на привязи обоюдоострая. Я слишком хорошо знала Вадима, чтобы возбуждение не узнать, яростное и обжигающее. Вкус, запах, бешенное сердце под ладонями и грозовой взгляд, выдававший страсть. Я не забыла, но и он еще помнил. По привычке, вероятно, но еще хотел меня.
Пруд раскрасили редкие желто-красные листья, сорванные природой. Утки скользили между ними и к берегу подплывали, принимая от людей хлебные крошки. Пора сейчас красивая, разноцветная, иногда ясная даже. Но ноябрь, для многих ненавистный – серый, дождливый, холодный – уже в окна стучал. Странное время… Я называла его месяц потеряшек и неописуемой тишины: вроде звуки повсюду, а людям тихо. Время между золотом осени и декабрьской суетой. Тихое и немного грустное.
– Катерина, – Елена Ивановна, – заглянула ко мне. Я так и продолжала использовать лоджию, как личный офис, хотя есть настоящий, мега функциональный кабинет. И пустой. После ухода Вадима туда заглядывала только служба уборки. – Ты еще не уходишь? Вероника ждет свою коробку с вкусняшками, ну этот…как она ее там называет… Свист бокс!
– Sweet Box, – улыбнулась я.
– Он самый, – нетерпеливо отмахнулась. – В общем, я схожу, заберу его. Ника подружку ждет, боится пропустить приезд.
– Конечно, идите. Я еще час дома буду.
У них с Тасей проект совместный по естествознанию, сегодня у нас будут работать над ним. Или на голове стоять. Уж не знаю. Надеюсь, Елена Ивановна проконтролирует, мне на работу нужно.
Минут через пять в дверь постучали. Марина код домофона знала, не в первый раз Таисию привозила.
– Ника, иди встречай, это к тебе! – крикнула и пошла открывать.
– Тетя Катя, здравствуйте! – громко поздоровалась Тася.
– Здравствуй, – ответила я и на папу ее посмотрела: – Здравствуйте.
– Здравствуйте, Катя, – вежливо ответил Дмитрий Умаров.
Девочки обнялись. Ника помогала подруге куртку снять, а та эмоционально тараторила в ответ. А где Марина? И почему отец Таисии не уходит? Чего ждет?
– Может, кофе? – предложила, когда просто стоять в прихожей стало невежливо.