Мой дед Лев Троцкий и его семья
Шрифт:
[Октябрь 1934] [134]
Дорогие мои!
Наконец-то получил от вас письмо (мамино письмо от 9/IX).
У меня с 1 сентября начались занятия в институте. Взялся вести два новых предмета – теплопередачу и теорию авиационных двигателей. Приходится в связи с этим много заниматься – составлять задачи, готовиться.
Согласился я на это по двум соображениям: первое и основное заключается в том, что я делаюсь «халтурщиком» по тем дисциплинам, которые я вел до сих пор, т. к. изучил их в достаточной степени и мой рост остановился; вторая заключается в том, что с января месяца – со второго семестра число групп по моим основным предметам уменьшается, и, т[аким] о[бразом], я просто беспокоюсь о хлебе насущном (первая причина, как видите, высоко моральная, а вторая более низменная – утилитарная).
Работы, в общем, много.
С неделю тому назад держал в руках сигнальный номер нашей книги, внешность у нее довольно сносная, хотя и без переплета. Мы составили к ней «скорбный лист» – перечень опечаток, и я надеюсь, что недели через две смогу выслать вам один экземпляр.
Мама, ты пишешь относительно Люлика, о его поездке к вам. Ани сейчас нет, по ее возвращении я поговорю с ней по этому вопросу, но я совершенно уверен, что согласия она не даст.
Ты спрашиваешь, почему я так мало последнее время пишу о Леле. Дело в том, что мы с ней разошлись, хотя и продолжаем жить в одной комнате.
Событие это насчитывает уже большую давность – почти полтора года. Мы настолько оторвались сейчас друг от друга и настолько не в курсе житейских событий, что я до сих пор не информировал вас об этом. Сообщить без комментарий, как я это делаю сейчас, мне казалось странным, изложить же все понятно и членораздельно – невозможным.
Крепко вас всех обнимаю и целую.
Сергей
Письмо проносил в кармане пять дней, никак не мог попасть на почту.9/XII 34
Милая мамочка!
Очень давно получил твое письмо и до сих пор не удосужился ответить. Очень это, конечно, нехорошо. С одной стороны, много у меня сейчас работы (идет защита проектов, работаю над задачником и пр.); с другой стороны, как-то не было настроения, хотелось написать подробно и хорошо – но, очевидно, ничего из этого не выйдет.
Твои письма – Леле и мне – оба очень теплые, искренние и трогательные, пришли.
Но увы, не в упрек будь тебе сказано, они только несколько усложнили и так неотрадное положение.
Т. к. я не писал тебе о причинах, то ты решила, что произошли какие-то события, что я погорячился и что все это поправимо.
Если бы все это было так, то полуторагодичного срока хватило бы с большим избытком для охлаждения всякой горячности.
Все дело в том, как я уже писал, что никаких эксцессов не было. Просто как-то неожиданно обнаружилось, что наши интересы почти не имеют точек соприкосновения. В этом и состоит основная причина.
Описать это подробно и ясно очень трудно, я долгое время и сам не мог ясно осознать, в чем дело.
Во всяком случае, вопрос этот решен очень давно и решен окончательно. Ситуация, в общем, создалась очень нерадостная. Я не предполагал, что ты примешь так близко к сердцу произошедшие события. Тем более мне стыдно, что я ничего не писал раньше и что я так долго не отвечаю на твое письмо. Если в течение полутора лет я ни о чем не писал, то это отчасти объясняется тем, что внешне особых изменений не произошло и уклад моей жизни почти не изменился.
Сейчас, за последние несколько месяцев, в жизни моей произошли большие изменения.
Я хочу жениться. Как это все сложно и трудно осуществить! Основное препятствие – это отсутствие комнаты. Трагикомическое, но почти непреодолимое препятствие.
Кто она? – вот вопрос, который сразу приходит тебе в голову.
Ответить, конечно, очень сложно – поэтому заполняю несерьезную анкету. Студентка текстильного ин[ститу]та, в мае 1935 г. получает звание инженера-технолога (так что я теперь спешно восполняю свое образование в области хлопкопрядения).
Возраст – 24 года (исполнилось 14-го августа 1934 г.). Вероисповедание – иудейское.
Особые приметы – в правом глазу одна седая ресница. Имя романтическое – Генриетта.
В общем и целом жизнь складывается очень невесело. Несмотря на то, что у меня сейчас очень большое счастье, общая ситуация оказывается крайне тяжелой – значительно более тяжелой, чем можно себе представить…
Я получил Левино письмо с просьбой выслать ему целый ряд книг. Сейчас у меня совершенно нет времени. Через месяц начнутся зимние каникулы, и тогда я постараюсь достать все, что возможно.
Деньги получил – большое спасибо. Крепко вас обнимаю и целую.
Сергей [135][Конец 1934 – до 19/II 1935] [136]
Милая мамочка!
Несколько дней тому назад получил твое письмо. Очень долго пришлось его ждать (не прими в качестве упрека!).
Послал недавно вам бандеролью книгу, одним из авторов которой я являюсь. Сообщите, получили ли вы ее?
Дела мои идут пока очень плохо. С обменом комнат по сей день еще ничего не вышло, хотя я и пытаюсь распродавать понемногу свое небогатое имущество для доплаты. Если у вас есть возможность помочь немного в денежном отношении, то был бы очень благодарен. Но только при условии, чтобы это не нанесло ущерба вам, т. к. я все равно как-нибудь перебьюсь.
Дома у меня обстановка такая, что и рука не поднимается ее описывать. Да и не стоит этого делать.
На службе у меня тоже начались какие-то неприятности, пока еще в виде слухов, чем кончится – не знаю.
Хотя тон моего письма и получается довольно мрачным, но настроение у меня не упадническое. Уповаю на будущее.
Генриетта, несмотря ни на что, вносит столько радости в мою жизнь, что я становлюсь оптимистом. (Прости за сладкую фразу.)
Сейчас все наши мысли устремлены к получению комнаты, а так, мы уверены, что все будет хорошо.
Моя научная деятельность последнее время пришла в упадок. Хотя я не так давно написал небольшую, но оригинальную работу (статью).
Начал с Генриеттой ходить на каток. Успехи блестящие. Вот, как будто, и все, что я могу написать.
На всякий случай прибавлю, что письма твои я даю прочитывать Леле, и потому просьба к тебе не писать ничего такого, что могло бы показаться ей обидным. Она и так находится в состоянии сильной нервной неуравновешенности.
Крепко всех обнимаю и целую.
Сергей [137]Из книги Д. А. Волкогонова «Троцкий. Политический портрет». Кн. 1
…Мне довелось познакомиться с очень интересной женщиной, первой женой Сергея Львовича – Ольгой Эдуардовной Гребнер (вторично Сергей женился в ссылке [138] , от второго брака у него осталась дочь Юлия, проживающая сейчас в США). Гребнер – живая, интеллигентная старушка, прошедшая, естественно, сталинские лагеря и ссылки. О Сергее рассказывала увлеченно, но фрагментарно: был озорным парнем, увлекающимся, талантливым человеком. В семье Троцкого больше любили Льва, это было заметно. Поженились, когда ему было двадцать, а ей двадцать два года.
«Когда семью выселили из Кремля на улицу Грановского, – вспоминала Ольга Эдуардовна, – нам стало негде жить [139] . Ютились по углам. Лев Давидович был всегда приветлив. На меня производили особое впечатление его живые, умные, синие глаза. Наталья Ивановна была внешне неинтересной женщиной – маленькая, полная, невзрачная. Но было видно, как они дорожили друг другом. Сергей был, повторюсь, талантлив: за что бы он ни брался – все получалось. Когда высылали Троцкого, Наталья Ивановна подошла ко мне и сказала: «Береги Сережу…»
Арестовали
Анкета арестованного [141]
1. Фамилия: Седов.
2. Имя и отчество: Сергей Львович.
3. Дата рождения: 21 марта 1908 года.
4. Место рождения: г. Вена.
5. Местожительство (адрес): Б. Серпуховская, д. 46, кв. 155.
6. Профессия и специальность: научный работник.
7. Место службы и должность или род занятий: преподаватель. До 19 февраля работал в Московском авиационном ин-те и по совместительству. Дирижабельный учебный комбинат.
8. Паспорт:
9. Социальное происхождение: отец журналист-литератор?
10. Социальное положение: служащий
а) до революции: учащийся
б) после революции: учащийся и служащий.
11. Образование (общее и специальное): среднее и высшее (инженер-механик).
12. Партийность (в прошлом и настоящем): беспартийный.
13. Национальность и гражданство (подданство): русско-еврейск.
14. Категория воинского учета-запаса и где состоит на учете:
15. Служба в белых и др. к.-р. армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого): не служил.
16. Каким репрессиям подвергался: при Соввласти: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что): несколько обысков и вызывался на допрос в ОГПУ.
17. Состав семьи: Генриетта Михайловна Рубинштейн – ж[ена], студентка текстильного ин-та. Маросейка, 13 кв. 12, Троцкий Л.Д. – отец, живет во Франции, Троцкая] Н.И. – мать, [живет во Франции], Седов Л.Л., – брат, [живет во Франции], Гребнер О.Э. – бывшая жена, библиотекарь, Б. Серпуховская], д. 46, кв. 155.
Подпись арестованного [Сергей Седов]
Подпись сотрудника, заполнившего анкету
3. III.1935 г.Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма»
[12 февраля 1935]
…Энгельс, несомненно, одна из лучших, наиболее цельных и благородных по складу натур в галерее больших людей. Воссоздать его образ – благородная задача и в то же время исторический долг. На Принкипо я работал над книгой о Марксе – Энгельсе, – предварительные материалы сгорели. Вряд ли придется снова вернуться к этой теме. Хорошо бы закончить книгу о Ленине, чтоб перейти к более актуальной работе – о капитализме распада.
Христианство создало образ Христа, чтоб очеловечить неуловимого господа сил и приблизить его к смертным. Рядом с олимпийцем Марксом Энгельс «человечнее», ближе; как они дополняют друг друга; вернее: как сознательно Энгельс дополняет собою Маркса, расходует себя на дополнение Маркса, всю свою жизнь, видит в этом свое назначение, находит в этом удовлетворение, – без тени жертвы, всегда сам по себе, всегда жизнерадостный, всегда выше своей среды и эпохи, с необъятными умственными интересами, с подлинным огнем гениальности в неостывающем очаге мысли. В аспекте повседневности Энгельс чрезвычайно выигрывает рядом с Марксом (причем Маркс ничего не теряет). Помню, я, после чтения переписки М[аркса] – Э[нгельса] в своем военном поезде, высказал Ленину свое восхищение фигурой Энгельса, и именно в том смысле, что на фоне отношений с титаном Марксом верный Фред ничего не теряет, наоборот, выигрывает. Ленин с живостью, я бы сказал с наслаждением, присоединился к этой мысли: он горячо любил Энгельса именно за его органичность и всестороннюю человечность. Помню, мы не без волнения разглядывали вместе портрет юноши Энгельса, открывая в нем те черты, которые так развернулись в течение его дальнейшей жизни.
17 февраля [1935]
…Жизнь наша здесь очень немногим отличается от тюремного заключения: заперты в доме и во дворе и встречаем людей не чаще, чем на тюремных свиданиях. За последние месяцы завели, правда [радио]аппарат TSF, но это теперь имеется, кажись, и в некоторых тюрьмах, по крайней мере в Америке (во Франции, конечно, нет). Слушаем почти исключительно концерты, которые занимают ныне довольно заметное место в нашем жизненном обиходе. Я слушаю музыку чаще всего поверхностно, за работой (иногда музыка помогает, иногда мешает писать – в общем, можно сказать, помогает набрасывать мысли, мешает их обрабатывать). Н[аталья] слушает, как всегда, углубленно и сосредоточенно. Сейчас слушает Римского-Корсакова.
TSF напоминает, как широка и разнообразна жизнь, и в то же время придает этому разнообразию крайне экономное и портативное выражение. Одним словом, аппарат, как нельзя лучше пригодный для тюрьмы.
Тюремная обстановка.27 марта [1935]
…Сегодня гуляли – поднимались в гору… Н. устала и неожиданно села, побледневшая, на сухие листья (земля еще сыровата). Она прекрасно ходит и сейчас еще, – не уставая, и походка у нее совсем молодая, как и вся фигура. Но за последние месяцы сердце иногда дает себя знать, она слишком много работает, со страстью (как все, что она делает), и сегодня это сказалось при крутом подъеме в гору. Н. села сразу, видно, что дальше не могла, и улыбнулась виноватой улыбкой. Как мне стало жаль молодости, ее молодости… Из парижской оперы ночью мы бежали, держась за руки, к себе на rue Gassendi, 46, au pas gymnastique… это было в 1903 году… нам было вдвоем 46 лет, – Н. была, пожалуй, неутомимее. Однажды мы целой группой гуляли где-то на окраине Парижа, подошли к мосту. Крутой цементный бык спускался с большой высоты. Два небольших мальчика перелезли на быка через парапет моста и смотрели сверху на прохожих. Н. неожиданно подошла к ним по крутому и гладкому скату быка. Я обомлел. Мне казалось, что подняться невозможно. Но она шла на высоких каблуках своей гармоничной походкой, с улыбкой на лице, обращенном к мальчикам. Те с интересом ждали ее. Мы все остановились в волнении. Не глядя на нас, Н. поднялась вверх, поговорила с детьми и так же спустилась, не сделав, на вид, ни одного лишнего усилия и ни одного неверного движения… Была весна, и так же ярко светило солнце, как и сегодня, когда Н. неожиданно села в траву…
«Против этого нет сейчас никаких средств», – писал Энгельс о старости и смерти. По этой неумолимой дуге, меж рождением и могилой, располагаются все события и переживания жизни. Эта дуга и составляет жизнь. Без этой дуги не было бы не только старости, но и юности. Старость «нужна», потому что в ней опыт и мудрость. Молодость, в конце концов, потому так и прекрасна, что есть старость и смерть. Может быть, все эти мысли оттого, что TSF передает Götterdämmering [142] Вагнера.