Мой дедушка был вишней
Шрифт:
— Три дня, три дурацких дня! Неужели она не могла вернуться раньше?! — и плакала.
Папа отвечал, что легко все это обсуждать «апостериори», ну то есть по прошествии какого-то времени. Именно так он и говорил. Мама, слыша это, злилась, и в результате они ссорились. Тогда они ссорились постоянно, а чуть позже поссорились совсем ужасно.
Узнав про Луизу, мама сказала дедушке, что
— Спустись в сад и позови дедушку, — сказала она мне.
Но в саду дедушки не было.
— Наверное, он наверху обедает у бабушки Антониэтты и дедушки Луиджи.
Но и там его не было.
— Мы видели его утром, когда гуляли с Флоппи. Он ходил взад-вперед с гусыней на руках, — сказал дедушка Луиджи. — Мы с ним поздоровались, но он не ответил.
— Ну и как он выглядел? Нормально?
— Да… — ответила бабушка Антониэтта. — Ну, может, он был немного странный… Но, знаешь, твой отец всегда отличался… — Еще немного, и мама хлопнула бы дверью у нее перед носом. — Феличита, тебе нужно что-нибудь? Ох, бедолага! И что он вытворит на этот раз? — добавила бабушка, когда дверь уже закрывалась.
Мама села на стул, закрыла лицо руками, потом встала и позвонила папе. Папа сказал, чтобы она успокоилась и что он скоро приедет.
Когда мама нервничает, папа очень здорово себя ведет: по его словам, это потому, что он думает головой, а не сердцем, как мама. Это понятно: он ведь инженер. Папа моментально приехал, выудил из мамы все подробности, а потом сказал:
— Сделаем вывод. Если учесть его нынешнее состояние, далеко он уйти не мог. Может, он решил прогуляться и заблудился, может, не спросил дорогу — ты же знаешь своего отца… Сядем в машину и объедем окрестности. Смотри хорошенько, Тонино.
Я смотрел во все глаза, но не увидел и тени дедушки.
Потом мы начали кружить по не самым близким улицам и так доехали до парка. Парк находится не так уж и далеко от нашего дома, надо только пересечь несколько улиц и окружную дорогу, на которой всегда очень много машин.
— Давайте посмотрим там, — предложила мама. — У меня какое-то предчувствие.
Мы вошли в парк. В парке было множество деревьев: некоторые зеленые, с едва распустившейся листвой, некоторые в цвету. Около одного покрытого розовыми цветами дерева собралось много людей. Все смотрели наверх, а рядом стояла машина скорой помощи. Мама прижала руку к губам. — Вот и он, — сказал папа. Мы подошли ближе. На ветке сидел дедушка с Альфонсиной на руках и болтал ногами в воздухе. Внизу стоял полицейский, двое людей в белом и четверо или пятеро зевак. Еще там был фотограф.
— Привет, Тонино! — закричал дедушка. — Видишь, как красиво цветет Феличе? Два дня подряд я думал: сегодня навещу ее, сегодня навещу ее. Слава богу, наконец решился!
— Отец, — пробормотала мама еле слышным голосом, — что ты говоришь…
— А что? Что я такого говорю? Ты только не начинай, хватит мне этих снизу… Видишь их? Их послал муниципалитет, чтобы срубить вишню. Но сначала они должны…
Дедушка пошевелился и чуть не упал. Мама закричала. Тогда к нам подошел полицейский:
— Вы знаете его?
— Это мой отец, —
С тех пор прошло три года, но я до сих пор помню все до единой детали. Помню, что, когда мама это сказала, все перестали говорить и уставились на нас. Фотограф схватил камеру, папа поднял руку, и раздался щелчок вспышки. Папа выругался и обнял маму за плечи.
— Примерно полчаса назад нам позвонила одна синьора. Она увидела, как ваш отец лезет на дерево с гусыней на плечах. Она позвала его, но он стал кричать. С тех пор как мы сюда приехали, пытаемся убедить его спуститься, но он начинает волноваться, и мы боимся, что он упадет… Может, у вас получится, потому что врачи спешат: их вызвали уже под конец рабочего дня.
Мама вытерла слезы и подошла к дереву.
— Папа, это Феличита.
— Вижу, не слепой, — сказал дедушка.
— Прошу тебя, спускайся.
— Сначала пусть подпишут бумагу, что не возьмут землю и не тронут вишню.
Мама стиснула руки.
— Хорошо, папа, они подпишут.
— Нет, я хочу это видеть.
Папа сказал что-то полицейскому, тот вынул из кармана блокнот и начал писать.
— Доволен? Бумага тут, теперь мы заберем ее.
Дедушка не ответил. Тогда какой-то человек приставил к дереву лестницу и полез наверх, но дедушка снял башмак и сказал ему:
— Только приблизься, проломлю тебе башку — это такая же правда, как и то, что меня зовут Оттавиано!
Я рассмеялся.
— Давай, Тонино, забирайся ко мне! — закричал дедушка. Теперь он был весел, и я не понимал, что делать.
— Ты спустишься, если Тонино залезет к тебе? — спросила мама. Дедушка кивнул, и я полез на дерево.
— Иди ко мне, — сказал мне дедушка.
Я посмотрел на маму, а она помотала головой.
— Дедушка, мы должны спуститься, пора есть.
— Твоя правда. Ну, значит, потом вернемся обратно.
Дедушка не хотел оставлять Альфонсину, он посадил ее к себе на спину и, цепляясь за ветки, постепенно спустился вниз. Когда мы очутились на земле, раздались аплодисменты, фотограф снова щелкнул фотоаппаратом, а папа снова выругался.
— Ну что, идем? — спросил дедушка. — Я проголодался.
Папа велел маме идти к машине, а сам остался поговорить с полицейским и людьми в белом.
На следующий день, когда мы собирались завтракать, мама сказала дедушке, что отвезет его в деревню.
— Как здорово! Значит, сегодня я не пойду в школу?
— Нет, ты пойдешь в школу.
— Но ты говорила…
— Ты пойдешь, и все тут! — закричала мама.
У нее было странное лицо и опухшие глаза. Я подумал, что, наверное, она все еще злится из-за того, что дедушка натворил вчера. Только я не понимал, почему она вымещает это на мне, а не на нем. Единственное, чего я действительно не выношу, это несправедливости, несправедливость приводит меня в ярость. А мама в тот момент показалась мне настолько несправедливой, что я уже был готов лезть в бутылку — как тогда с бабушкой Антониэттой.