Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории (сборник)
Шрифт:
– Счастливы?!
– Вы даже не представляете, какими довольными от нас иногда уходят люди!
– Довольными?! Из ФСБ?!
– Конечно! Мы умеем выстраивать взаимовыгодное сотрудничество.
– Подождите, но, если у вас уже есть журналисты, которым вы все сливаете, я-то вам зачем?
– Вы вообще очень интересный человек.
– Я?
– Неординарный. Творческий. Талантливый. Я бы даже сказал… выдающийся!
Что-то во мне дрогнуло. Какая-то жалкая часть меня, которая всегда сладострастно желала похвалы и признания.
– Да ну ладно вам, «выдающийся»…
– Правда-правда.
– Серьезно, что ли? Фейсбук мой читаете?
– У вас большое будущее! И мы могли бы помочь вам!
В трубке снова зашелестели страницами.
– Вот, например, вы пишете от пятого марта: «Не хочу быть офисным задротом, хочу быть девушкой Бонда». Ольга Ильинична… хотите, я буду вашим Джеймсом Бондом?
Я представила, как вместо «Астон Мартин» за мной приезжает «черный воронок».
– Нет.
Первые пару дней после звонка сотрудника ФСБ я только и делала, что рассказывала об этом всем знакомым. Как потом выяснилось, интуитивно я действовала почти верно. Почти – потому что одну серьезную ошибку я все же допустила.
Если бы я сейчас писала инструкцию о том, что нужно и чего не нужно делать, если тебе позвонили из ФСБ, то первый пункт был бы таким: НИКОГДА НЕ РАССКАЗЫВАЙ ОБ ЭТОМ СВОЕЙ МАМЕ.
– Оля! Ты проходишь по какому-то делу!
– Да нет, мам, ну по какому еще делу, что ты…
– Я тебе говорю!
– Да у них даже повестки нет.
– А дело есть!
– Ну какое?
– Такое! Просто так из ФСБ не звонят! Вдруг они тебя посадят?!
– Да за что?
– А за что сейчас всех сажают? За какой-нибудь перепост! За мат в Фейсбуке!
– За мат еще не сажают.
– Это я тебе уже как мать говорю: кончай материться, тебя тетя Таня читает, как я ей буду в глаза смотреть? Что это вообще за выражения такие, девушка же, стыдно должно быть, хорошо хоть курить уже бросила, не могу поверить, что моя дочь…
– Мам…
– Не мамкай! Из ФСБ звонят! А вдруг у тебя будет обыск?
– Да зачем им проводить у меня обыск?
– А зачем они у Собчак его проводили? Бедная девушка, ей даже одеться не дали. Будешь тоже стоять вся голая в коридоре, я тебе давно говорю, чтобы ты носки шерстяные надевала в квартире, у вас там метет по полу, там под окном эта щель…
– Мам…
– Оля, запомни. Если придут, сразу звони маме. Я приеду.
На третий день со мной стали происходить странные вещи. Так, во время уборки кухонного окна я вдруг заметила, что снаружи в стену вбит крепкий железный штырь. «Если придут, на него можно будет повесить пакет с ноутбуком», – подумала я вдруг и тут же на себя разозлилась: «Нашла, о чем думать».
Но штырь не давал мне покоя и на следующий день.
«Они ведь одного человека в обход дома всегда отправляют. Он увидит, что я на него пакет вешаю. А может, не увидит. Тут дерево. Нужно проверить, видно ли снизу наше окно. Блядь, да кому ты нужна, дура».
Еще через два дня я силилась разглядеть штырь, стоя внизу под окнами с магазинными сумками.
«Видно».
Кризис
– Ольга Ильинична, ну что же вы… А такая с виду приличная девушка. А что скажет ваша мама?
Я вскочила с кровати, открыла шкаф, вытащила коробки со старой техникой. Ноутбук этот уже почти не работал, и мне с трудом удалось его загрузить. Папка со злосчастными фотографиями была запрятана так, что на ее поиски ушел целый час. Наконец я все удалила.
Стало как будто легче. Спрятав компьютер в коробку, я вернулась в кровать. Фотографий было немного жаль. Мы с подругой сделали их на четвертом курсе, и я, пожалуй, никогда не была такой взрослой и красивой, как на тех карточках. С таким прямым, спокойным взглядом, словно стоять с голой грудью для меня – обычное дело. Хорошо, что где-то у меня еще лежит диск.
Черт.
Следующий час я искала нужный носитель.
Перерывая коробки, я обнаружила какой-то пыльный пакет. В нем были мои школьные вещи. Мне вдруг пришло на память, что во время обыска у кого-то из оппозиции следователи забрали школьные тетради. Я запустила руку в пакет и достала тетрадку по русскому за пятый класс. Наугад открыла ее. Наверху страницы было выведено салатовой ручкой: «Диктант на Ъ и Ь». Под заголовком толпились слова «булон», «шампинон», «компанон». Двойка.
Я вспомнила вдруг, как смеялась над этим диктантом мама. Человек за массивным столом тоже засмеялся, откинувшись на стуле: «Смотри, Вась, булон, шампинон, компанон, аха-ха-ха-ха!» Из-за спины его вдруг возникла какая-то тень и тоже затряслась от смеха.
Мне стало противно. И глупый этот трогательный диктант вдруг показался интимнее снимков от гинеколога, которые я уже отложила в отдельный пакет. Я достала чемодан и сложила туда медицинские документы и школьные тетради. Решила, что на следующий день отвезу эти вещи кому-нибудь из друзей. Дошла очередь до рабочих блокнотов. Все они вдруг показались мне ужасно компрометирующими: слова «Путин» и «Навальный» на каждой странице, телефоны источников, какие-то схемы и графики, данные соцопросов, фразы «хочу спать» и «все заебало» в уголках страниц.
До пяти утра я выписывала важную информацию и сохраняла ее в Облаке, а затем рвала страницы блокнотов на мелкие кусочки. В какой-то момент мне представился человек в синем кителе, который пинцетом соединял клочки бумаг, но я волевым усилием заставила себя выбросить эту картину из головы.
Снова легла в постель. Сон долго не шел. Я ворочалась. Смотрела в окно. Слушала шорохи. Наконец задремала. Снилось что-то тревожное. В седьмом часу утра я проснулась с мыслью, что ФСБ не должно узнать о моей влюбленности в преподавателя на четвертом курсе, в актера театра «Сатирикон» – на первом курсе магистратуры и в книжного мистера Найтли, к которому я неравнодушна по сей день.