Мой дом – чужая крепость

Горская Евгения

– Ты что, спятил? – возмутилась Лиля, посмотрела на него и решилась: – Тимка сын моей сестры.

– Усыновление оформлено законно?

– Конечно. Все у нас оформлено законно.

– Так зачем ты платила? – недоумевал он. – Ты всю жизнь собиралась платить?

– Я не могла допустить, чтобы Тимошка узнал. Неужели ты не понимаешь? Этот тип… сказал, что он Тимочкин отец. – Она тихо заплакала. – Что он все ему расскажет…

– Ну а ты бы сказала сыну, что дядя врет!

– Нет! Ты… Ты ничего не понимаешь. Вот будут у тебя дети, тогда

поймешь. Тимочка – мой сын, мой, понимаешь?! Наш с Иваном! Мы его взяли пятидневного, и дороже у нас никого нет и никогда не будет. Я не знаю, какую травму может нанести семилетнему ребенку известие, что он не родной. И знать не хочу. Я этого не допущу. Никогда!

– Значит, кто отец ребенка, вы не знаете? – надо было кончать этот пустой разговор и не лезть в чужие дела, но он не уходил.

– Нет.

Сестра училась на третьем курсе, когда выяснилось, что произошло непоправимое. Аборт делать оказалось поздно, мама непрерывно плакала, сестра молчала, уставившись в стену, перестала ходить в институт. Лиле было жалко ее до смерти, она только что вышла замуж за Ивана и вся светилась от счастья, и доказывала сестренке, что жизнь не кончена, что она, жизнь, еще повернется к ней совсем другой стороной, а сама боялась представить себя на месте сестры.

Потом Лиле казалось, что в последние полгода перед родами сестра не произнесла больше десятка слов и умерла только потому, что хотела умереть.

– Роды были очень трудные, – неожиданно призналась Лиля, в общем-то совершенно чужому мужику. – Моя тетя работала в роддоме главврачом, сама принимала роды, но ничего не могла сделать.

Мама до последнего пыталась узнать, кто отец ребенка, и тетя пыталась, и Лиля. И разговаривали они, не обращая внимания на снующих медсестер. Любая могла услышать.

– Мама умерла через несколько месяцев. – Лиля прислонилась спиной к стене. – И мы сразу сюда переехали. Я поменяла работу, Иван тоже. Не понимаю, как они нас вычислили.

– Скорее всего, случайно. Думаю, Колосова тебя видела в больнице, узнала и решила позабавиться. Вряд ли шантажист настоящий отец ребенка, он бы давно вас нашел безо всякой Аси.

Лиля скрылась в своей квартире, а он какое-то время смотрел на запертую дверь.

– Это она, – подтвердил Колосов. – Это моя жена.

Поняла ли Ася, что это он убил ее руками Коряги?.. Дмитрию очень хотелось, чтобы она умерла в неведении, без лишней боли, даже если эта боль не физическая. Чтобы она верила ему до последнего и не подозревала предательства.

Конечно, Коряга не мог поступить по-другому. Только Ася знала о шантаже, и это грозило возможным разоблачением, и он должен был избавиться от нее ради собственного спокойствия. Ну и ради денег, конечно.

Дмитрию было страшно смотреть на мертвую Асю. Это была она и не она, тело, лежавшее перед ним, казалось чужим. Колосов отвернулся, он не хотел видеть, как накрывают ее лицо белой тканью.

Потом ему задавали вопросы, он отвечал.

…Да, он знал, что жена поехала в город.

Она собиралась навестить родителей.

…Он понятия не имеет, зачем она отправилась в парк.

…Он не замечал никаких изменений в ее поведении. Она была такой же, как всегда.

…Нет, жена ничего и никого не опасалась, он бы заметил…

…Он не знает, сколько денег могло быть у его жены. Обычно больших сумм она с собой не носила.

…Нет, таких огромных денег у нее точно быть не могло. Она столько за год не зарабатывала, а с его карточки снять не могла, он бы получил СМС от банка.

…Нет, он никогда не слышал об Анатолии Корчагине.

…Нет, у нее не было любовника.

– Мужья часто узнают об измене в последнюю очередь, – сочувственно покивал головой сидящий напротив человек.

– У нее не было любовника, – устало повторил Колосов. – Она держалась за меня двумя руками.

Он правильно сделал, что не поторопился, не подал на развод. Сейчас возникли бы вопросы.

– Она много раз звонила Корчагину, – объяснял собеседник.

Колосов не ответил, пожал плечами. Ему хотелось домой и было жутко возвращаться в пустую квартиру.

Еще необходимо поговорить с ее родителями, но на это у него совсем не осталось сил.

К Москве он ехал, пристроившись за грузовой «Газелью». Останавливался, когда притормаживала «Газель», трогал, когда расстояние между ними увеличивалось. Ася бы точно заставила его обогнать надоевшую машину, и он, всегда добросовестно соблюдавший правила движения, злился бы на нее и на себя, и она, чувствуя его недовольство, обиделась и ехала бы молча, что вполне его устраивало. И потом дома они еще какое-то время не разговаривали бы или отделывались незначительными фразами. А потом он обнял бы под одеялом худенькие плечи, Ася уткнулась бы ему в подмышку, и никакие слова стали бы не нужны, потому что и он и она понимали, что они есть одно целое.

Сможет ли он стать одним целым с другой женщиной, даже если она, в отличие от Аси, будет умной и чуткой и ему не придется стесняться ее, как он стеснялся Аси…

Он опять гадал, поняла или не поняла Ася, что это он толкнул ее на смерть, и снова пожелал, чтобы она ни о чем не догадалась.

Дома он оказался уже в первом часу. Звонить среди ночи было совершенно неприлично, но он набрал номер, который навязала ему новая сотрудница, и, когда та ответила, произнес:

– Маша, не выходите на работу, вы нам не подходите.

Это было последнее, что он еще мог сделать для Аси.

Суббота, 29 декабря

– Антонина? – удивилась бабушка, открыв дверь. – Я ожидала, что ты поздравишь меня на Новый год.

– Я так и сделаю, – кивнула Тоня. – Я просто так зашла.

– Ну проходи.

Передвигалась Зоя Степановна с трудом, держась за стену. Тоне очень хотелось ее поддержать, но она не рискнула.

– Я тебя слушаю. – Зоя Степановна уселась в кресло, Тоня напротив.