Мой год отдыха и релакса
Шрифт:
Я выключила повсюду свет, поставила галерею на охрану и вышла. Был прохладный июньский вечер. Закурив сигарету, я стояла, глядя на галерею. Лазеры были выключены, но через стекло я видела высокого белого пуделя, который смотрел на тротуар. Он скалил зубы; в свете уличного фонаря сверкал золотом его клык. На короткой шерсти был повязан красный бархатный бант. Внезапно во мне зашевелилось странное чувство. Я пыталась его прогнать, но оно поселилось у меня внутри.
– Домашние питомцы всегда приносят в дом грязь. Я не хочу ходить по комнатам, вынимая из зубов собачьи волосы, – так всегда говорила мать.
– Даже золотую рыбку мне нельзя?
– Зачем? Просто чтобы смотреть, как она плавает и
Может, это воспоминание вызвало всплеск адреналина, и он подтолкнул меня снова зайти в галерею. Я вытащила несколько салфеток «Клинекс» из коробки на моем бывшем столе, щелкнула тумблером, чтобы включить лазеры, и встала между чучелами черного лабрадора и спящей таксы. Затем я спустила штаны, присела на корточки и насрала на пол. Подтерлась, прошаркала через галерею с болтавшимися на лодыжках штанами и сунула салфетку с говном в пасть пуделя. Это стало моим возмездием. Теперь я попрощалась с галереей по-настоящему. Я вышла, поймала кеб, выпила дома бутылку шампанского целиком и заснула на софе, просматривая по видаку «Воровку». По крайней мере, ради Вупи Голдберг можно было продолжать жить.
На следующий день я подала заявку на пособие по безработице, что не понравилось бы Наташе. Но она больше мне не звонила. Я оформила еженедельную стирку белья в прачечной и подключила автоплатеж на все коммунальные услуги, купила множество использованных видеокассет в благотворительном магазине Еврейского женского совета на Второй авеню и вскоре уже глотала пилюли и спала целыми днями и ночами с двух- или трехчасовыми перерывами бодрствования. Мне казалось, что это было хорошо. Я наконец-то делала то, что реально имело смысл. Сон казался мне продуктивным. Что-то отсортировывалось. В глубине души я знала, и это было, пожалуй, единственное, что я тогда знала, – что, когда достаточно посплю, все придет в норму. Я стану новой, цельной личностью, все мои клетки регенерируются настолько, что старые клетки останутся лишь в далеких, туманных воспоминаниях. Моя прежняя жизнь покажется сном, и я без сожалений начну новую в блаженстве и покое, которые накопятся, аккумулируются у меня за этот год отдыха и релакса.
Глава вторая
Поначалу я посещала доктора Таттл раз в неделю, но после ухода из «Дуката» мне расхотелось так часто путешествовать до Юнион-сквер. Поэтому я сказала ей, что теперь «фрилансирую в Чикаго» и могу показываться у нее раз в месяц. Она ответила, что мы можем еженедельно общаться по телефону, но можем и не общаться, если я дам ей авансом чеки, выписанные заранее, на мою долю оплаты. «Если твой страховщик спросит, скажи, что ты бываешь тут лично. На всякий случай». Она не догадывалась, что я от ее имени звонила в местную аптечную сеть «Райт эйд» на Манхэттене для пополнения запасов лекарств. Она не интересовалась моей работой в Чикаго или тем, что я там делала. Доктор Таттл ничего не знала о моем проекте зимней спячки. Я хотела, чтобы она считала меня ужасно нервной, но абсолютно дееспособной и чтобы она прописывала все, что, по ее мнению, могло сильнее всего меня отключить.
Я всецело погрузилась в сон, когда все это наладила. Настало восхитительное время в моей жизни. Я была полна надежд. Я чувствовала, что иду по пути величайшей трансформации.
Первую неделю я провела в мягкой сумеречной зоне. Я не покидала квартиру даже ради кофе. Я поставила возле постели банку с орехами макадамия и ела их понемножку, когда выплывала на поверхность, пила из бутылки воду «Поланд спринг» и, может, раз в день наведывалась в туалет. Я не отвечала на звонки телефона, хотя мне никто, кроме Ривы, и не звонил. Она оставляла мне сообщения, такие длинные, без точек и пауз, что они обрывались на
Однажды вечером Рива неожиданно прискакала ко мне. Консьерж сказал ей, что я, скорее всего, уехала из города.
– Я беспокоилась, – сказала Рива, вваливаясь в дверь с бутылкой розового игристого. – Ты заболела? Ела хоть что-нибудь? Ты взяла отгулы?
– Просто уволилась, – солгала я. – Хочу посвящать больше времени моим собственным интересам.
– Каким интересам? Я и не знала, что у тебя есть интересы. – Она произнесла это как человек, которого чудовищно обманули. Потом слегка пошатнулась на своих каблуках.
– Ты выпила?
– Ты правда ушла с работы? – спросила она, сбрасывая туфли и шлепаясь в кресло.
– Я лучше буду есть дерьмо, чем проработаю еще хотя бы день у этой сучки, – сказала я.
– Разве ты не говорила, что она была замужем за князем или кем-то типа того?
– Говорила, – ответила я, – но это были только слухи.
– Так ты не больна?
– Я отдыхаю. – И я демонстративно легла на софу.
– Это понятно, – проговорила Рива, послушно кивая, хотя я заметила промелькнувшее в ее глазах подозрение. – Сделай передышку и подумай, что будешь делать дальше. Опра говорит, мы, женщины, торопимся с решениями, поскольку не верим, что у нас когда-нибудь будут лучшие времена. И из-за этого влипаем в разные неприятности типа неудачного брака или скучной работы. Аминь!
– Плевать мне на карьеру. – Я было принялась что-то ей объяснять, но раздумала. – Беру отпуск на год. Собираюсь отоспаться.
– Как же ты будешь это делать?
Я достала пузырек ативана, лежавший между подушками софы, отвинтила крышку и вытащила две таблетки. Краем глаза я видела, как Рива поежилась. Я разжевала таблетки – просто чтобы шокировать ее, – проглотила и завинтила крышку, снова сунула флакон в подушки, легла на спину и закрыла глаза.
– Ладно, я рада, что у тебя есть жизненный план. Но, если честно, – начала Рива, – меня беспокоит твое здоровье. Ты похудела на три фунта, не меньше, с тех пор как начала жрать эти лекарства. – Рива была экспертом в оценке веса людей и предметов. – А что дальше? Ты собираешься принимать таблетки всю оставшуюся жизнь?
– Я не загадываю так далеко вперед. Может, я столько и не проживу. – Я зевнула.
– Не говори так, – попросила Рива. – Посмотри на меня. Пожалуйста.
Я открыла глаза и повернулась к парфюмерному туману в моем кресле. Я прищурилась и сфокусировала взгляд. На Риве было платье из прошлогоднего каталога «Джей Крю»: платье-рубашка из чесучи розового оттенка или, скорее, цвета ириски. Оранжевая помада.
– Не оправдывайся, но в последние дни ты какая-то не такая, – сказала она. – Ты вроде как не в себе. И все худеешь. – Думаю, что это беспокоило Риву больше всего. Вероятно, она подозревала, что я жульничаю в игре на похудение, которое всегда давалось ей с огромным трудом. Мы с ней были почти одного роста, но я носила второй размер, а Рива четвертый. «А при месячных вообще шестой», – вздыхала она. В мире Ривы несоответствие между нашими фигурами было огромным.
– Я не думаю, что спать целыми днями полезно, – заметила она, бросая в рот несколько пластинок жвачки. – Может, тебе просто требуется жилетка, чтобы выплакаться. Ты удивишься, насколько тебе станет легче после рыданий. Это лучше любых таблеток. – Когда Рива давала советы, они звучали так, словно она читала наспех состряпанные титры для телефильма. – Прогулка вокруг квартала сотворит чудеса с твоим настроением, – сказала она. – Ты есть-то хочешь?
– Мне не до еды, – ответила я. – И я не хочу никуда идти.