Мой граф
Шрифт:
– Ты же леди, Пиппа. Ты должна выйти замуж, родить детей. Твой долг перед семьей – составить хорошую партию, разве не так?
Она вздохнула:
– Ты же знаешь ответ. Разумеется, так. Но вересковая пустошь, – она схватила его за руки, – она говорит каждый день, и даже своей тишиной говорит гораздо громче любых сплетен, Жабы, мамы и всех ожиданий, которые навязывают мне с самого детства. Пустошь говорит, что у меня есть только
Он высвободил свои руки, подошел к окну и выглянул в него.
– Мы теперь взрослые. – Когда он вновь повернулся к ней, его голос звучал спокойно. – Сегодня на тебя напал негодяй, который будет все отрицать, если его обвинить. Я думал, что ты где-нибудь в саду или внизу, когда проходил утром мимо твоей комнаты и обнаружил, что тебя нет. Хоторн и Трикл уже убрали все улики, которые могли бы изобличить его.
– Меня это не удивляет.
– А потом ты подвергла себя еще большей опасности, наивно отдавшись на волю случая, в одиночку вступив в мир, который по большей части жесток. Более того, я еду на скучный загородный прием, где намереваюсь поработать над скромным заказом, который в карьерном отношении принесет мне пользы не больше, чем тебе твой побег. Это реальная жизнь, Пиппа. Пора оставить наши детские фантазии в прошлом.
Внезапно ее горло словно огнем ожгло.
– Когда мы были детьми, ты был прекрасным товарищем. Мы столько всего чудесного видели вместе и вели себя так, словно только настоящее имеет значение. Я всегда знала, – она сглотнула, – всегда знала, что мы будем друзьями, потому что нам так легко и просто было понимать друг друга. Но это не продлилось долго, так ведь? Двенадцать лет назад ты совершенно изменился. Полагаю, ты вырос, согласно твоему определению этого слова. И теперь у нас нет ничего общего. Ничего, кроме…
Она не могла продолжать, но думала о том, как хорошо подходили друг другу их тела, когда они целовались.
Она подошла к двери, но не успела отодвинуть засов, как Грегори поймал сзади ее руку.
– Так, значит, у нас нет ничего общего, да? – пробормотал он у ее уха.
Пиппа покачала головой.
– И мне неведомо, что такое радость?
Она горячо закивала.
Он обхватил ее талию ладонями.
– Если это правда, то как же я могу заставлять тебя чувствовать? – Он поднял руки и накрыл ладонями груди. – Вот так.
– И откуда я знаю, – промурлыкал он, – как сделать тебя счастливой?
– Ты не знаешь.
– О, еще как знаю. – Он помолчал, но это молчание было словно медленно закипающий огонь. – Вот только хватит ли у тебя смелости дать мне попробовать?
– Грегори Шервуд, когда ты бросаешь мне вызов, непременно случается что-нибудь плохое.
– В этот раз не случится, – заверил ее Грегори. – Обещаю.
Она повернулась к нему лицом.
– Именно так ты всегда и говорил.
Он усмехнулся:
– Последний раз, когда я бросал тебе вызов, мне было всего лишь тринадцать.
– Верно, – медленно проговорила она.
– Позволь мне попробовать еще разок. Но ты должна доверять мне. Доверяешь?
Она быстро кивнула:
– Но я соглашаюсь только потому, что тебе уже пора стать прежним, каким ты был когда-то. Став старше, ты сделался изрядным занудой. Хандрил в дядюшкиной библиотеке. Отказывался бродить по пустоши. Не смеялся над моими шутками. Не знаю, осталась ли в тебе хоть капля веселости. По существу, это вызов тебе самому. Не мне.
– Ты пожалеешь о том, что это сказала. – Он стащил с нее сюртук и спустил кожаные подтяжки.
– Прошу прощения? – возмутилась она, чувствуя, как сердце стучит все быстрее. – Мне нужны эти подтяжки!
Она попыталась натянуть их обратно, но Грегори остановил ее руку.
– Я же просил довериться мне, – мягко пожурил он.
Пульс острыми молоточками застучал в виски, она не могла оторвать взгляда от глубин этих глаз, о которых мечтала каждую ночь, пока он был в Америке – и задолго до этого.
– Я постараюсь, – бодро ответила она, надеясь, что он не заметит, как туго натянуты ее нервы. Однако к нервозности примешивалось желание еще раз поцеловать его. Но она боялась. Он такой большой. И красивый. И так хорошо умеет целоваться. Та ее глупая фантазия про медовый месяц и ночь в придорожной гостинице должна остаться фантазией.