Шрифт:
Глава 1
Эрих держит слово – больше не притрагивается ко мне: не зовет в свою комнату, нигде не подлавливает, не зажимает, не домогается и не бьет. Проходит целый месяц с того момента, когда я обиделся на Эриха за его чудовищный поступок, и с тех пор ни разу с ним не заговорил. Но не проходит ни дня, чтобы я не вспоминал, как мне было хорошо с ним в постели. По ночам, лежа на своей узкой жесткой интернатской койке, я трогаю свое тело и представляю, что это Эрих касается меня своими нежными пальчиками.
Я закрываю глаза и в памяти всплывает его друг. Большой, красивый, напряженный. Я помню его
Моя рука сползает с живота и уходит под резинку трусиков. Одно лишь воспоминание об Эрихе и мой малыш сразу же вскидывается, беру его и мне кажется, что это Эрих держит его в своей теплой ладони. Стягиваю ниже трусики, глажу свою попку. Округлые ягодички холодные, а если спускаться к ложбинке, то становится теплее, возле самой дырочки так совсем горячо. Просовываю туда маленький вибратор…
У Эриха на уроках я всё также продолжаю упорно молчать. Он входит со звонком, бросает на меня мимолетный взгляд, от которого я отворачиваюсь, и начинает вести урок. От тембра его голоса меня заводит. Мое тело изнывает от того, что он вот так близко от меня, но я не могу его коснуться.
– Итак, а сейчас я послушаю вас, – как всегда в конце урока говорит он. – Кто мне расскажет о походе Лжедмитрия Первого на Москву? Левиц?
Встаю, утыкаюсь взглядом в парту и молчу.
– Левиц, это несложный вопрос, – усмехается он, подходя ко мне ближе. – Попробуй на него ответить, вдруг получится.
В классе раздается смех. Я не реагирую, не поднимаю глаза, продолжаю стоять и молчать, просто жду, когда отпустит. Он подходит ещё ближе, до меня долетает запах его туалетки. Его рука опускается на мою парту, смотрю на его красивые пальцы и чувствую, как из моей попки по щелочке стекают капельки возжелания.
– Ну, что же, снова «два», Левиц, – вздыхает он.
Сажусь на место, прижимаю взбунтовавшуюся попку и отвожу взгляд, терплю до конца урока. Потом, не видя его, мне будет легче.
А по субботам после уроков, на правах нашего руководителя, он наказывает за неуспеваемость только меня, хотя я не самый худший в классе. Кроме его истории по остальным предметам у меня двоек нет и нет замечаний по поведению и никаких нарушений режима. Но всё же я единственный из класса, кто из-за оценок по ночам драит унитазы с писсуарами. Только теперь контролирует мое мытье туалетов Данилыч.
Молчу и при подготовке домашних заданий. Делаю домашку, отдаю ему тетради, а устно не отчитываюсь. Но там он уже махнул рукой, даже не особо спрашивает, так задает один вопрос на всякий случай, вдруг я заговорю, но держит теперь до самого отбоя, что я даже в душ не успеваю сходить, поэтому моюсь после уроков, когда остальные гуляют, а зубы чищу сразу после ужина.
Джинсы и футболки с трусиками он мне вернул, на следующий день после моего молчаливого ухода я обнаружил всё это чистое и выглаженное в своем шкафу. Потом забрал другое грязное белье. Если между нами всё кончено, то зачем он продолжает стирать и гладить мою одежду? Ещё и шарится в моем шкафчике, как у себя дома. Нашел и утащил свой маленький вибратор, лишив меня ночных наслаждений. Хоть бы однажды затащил к себе и насильно бы оттрахал как в прошлый раз, но нет, ждет, когда я заговорю.
Взамен вибратора
Но я всё же попадаю на свежий воздух: как-то в воскресенье сразу после завтрака нас всех выгоняют на трудовой «субботник». Надеваем рабочие спецовки (Эрих приносит мне резиновые сапоги, значит не забыл, что я без уличной обуви остался) и выходим во двор, там нам выдают перчатки, грабли и метлы. Убираем территорию, сгребаем в черные мешки опавшие листья, ветки, мусор, хотя особо мы не гадим, нам нельзя, получим, даже курим с осторожностью, без следов.
Наблюдаю, как один парень из класса «Дельта» с удивлением выковыривает граблями из кустов мой баллончик из-под монтажной пены, усмехаюсь, смотрю на Эриха, он стоит рядом в синем халате, контролирует нас, тоже замечает баллончик, переводит взгляд на меня, видит мою ухмылку и хмурит брови, вспомнил видимо, как я его замуровал в комнате, но ничего не говорит.
Потом красим: белой известью – стволы тополей и бордюры; зеленой масляной – деревянные скамейки и палисадные заборчики; серой эмалью – спортивные турники и железный забор по периметру двора, улицу мы не видим – там ещё второе ограждение – высоченная каменная стена с колючей проволкой и камерами. Работаем до самой темноты, с перерывами на еду, когда заканчиваем Эрих в холле забирает у меня сапоги, иду по лесенке опять в одних носках.
В понедельник за завтраком нам делают объявление, что на майские праздники – а это целых десять дней – есть возможность поехать загород. Там в лесу около озера красивые домики и все удовольствия. Но территория, понятно, закрытая и режим дня. Но сам кайф, это постоянно быть на воздухе под соснами, а там костерок, может быть шашлычек; пиво, конечно же, нельзя. И никакой работы, и уроков. В прошлом году летом мы дважды туда ездили по недельке.
Но я рано обрадовался. Последнее сообщение меня просто «убило» – если хочешь поехать, нужно записаться у своего классного руководителя. В конце дня ещё Эрих на своем уроке прибавляет, что перед поездкой будет устное собеседование, и кто не пройдет, тот не поедет. После уроков теперь народ ходит к Эриху на собеседование, он дает им какие-то задания. Список прошедших растет, майские приближаются, а я единственный, кто ещё даже не записался, ну кроме Кропоткиной, та, понятно, едет домой. Вскоре на стене на листочке висят вписанные уже все четырнадцать человек. Даже отсталый Ямщиков проходит, с n-ой попытки.
– Сань, ну, ты че, – толкает меня Антоха, – че ты тормозишь, иди сходи к нему.
– Нет, – мотаю я головой, – не пойду я к нему.
– Блин, Саня, – досадует Антоха. – Без тебя там, конечно, будет скучно. И че, ты один тут будешь торчать?
– Наверное, – пожимаю плечами.
А, кстати, неплохо, может быть, потусить тут одному в пустом интернате.
Эрих не заговаривает со мной о поездке, и я тоже молчу. На последней истории он объявляет, что Левиц не прошел собеседование и остается в интернате на все майские.