Мой личный доктор
Шрифт:
Оркестровик вместе с новеньким и оттого очень активным преподавателем по сольфеджио снимают с меня туфлю и начинают обследование. Голеностоп сильно отёк, даже через колготки видна созревающая гематома.
Хочется завыть от обиды. Я в этих туфлях сто лет хожу. Как так-то? Майка, сбежав с торжественного мероприятия, крутится рядом и охает. Она пытается гуглить первую помощь. Вахтёр резонно заявляет, что меня нужно везти в больницу.
— Какую больницу? У меня столько дел! — Пытаюсь встать и тут же, скривившись, падаю на место.
—
— Я не могу, у меня только велосипед, — сокрушается оркестровик.
— Скорую вызывай, Ромео, всему вас нужно учить, молодёжь. Я в твоём возрасте вагоны разгружал. Тебе же, Николай Иванович, сейчас вагон дай, так ты же в него вход не найдёшь.
И смеюсь, и плачу. На здоровой ноге по-прежнему туфля, вторая у меня под мышкой. Оркестровик, оскорбившись, поправляет не по размеру большой пиджак и очки.
— Я с вами поеду, Ульяна Сергеевна, — смотрит мне в рот, ждёт разрешения, какой отчаянный.
Мне всё равно, куда он поедет в рабочее время и что ему потом за это будет, лишь бы нога стала такой же, как прежде.
— Ура, я спасена! — Кривлюсь от боли, пытаясь встать.
Едем в скорой. Николай переживает чуть ли не сильнее меня, отчего я волнуюсь ещё больше. Нас доставляют с ветерком и оформляют в приёмном.
Пересекаем коридор. Кое-как доковыляв до нужного кабинета, сажусь на лавку в очередь к стонущим и кряхтящим людям. У кого-то нога, у кого-то рука. Кто-то ползёт на снимок.
На секунду думаю поехать в ту, платную кинику, где работает знакомый мне Константин, но тут же гоню от себя мысль. Ну его на фиг, этого Ткаченко.
Подходит мой черёд, рвусь открывать дверь. Оркестровик помогает как может. Перед тем как войти, поднимаю голову. Смущает табличка. Посещает чувство дежавю. «Дежурный хирург-травматолог Ткаченко Константин Леонидович». Конечно, это может быть однофамилец. Но чтоб так всё совпало? Полный тёзка?
Впрочем, неважно! Лишь бы помогли.
Открываю. Притормаживаю в дверях. Сидит. Как так-то? Не может быть. Вдавливаю голову в плечи, надеюсь, не узнает. У него за день толпа пациентов. Уверена, не помнит!
Но, к моему глубочайшему сожалению, он прекращает писать, откладывает ручку и скрещивает руки на груди.
— Вот это встреча! Что на этот раз? Я не виноват, клянусь, сидел в кабинете безвылазно.
— На этот раз вы ни при чём, я сама.
Мне помогает молодой учитель.
— А это кто? Смею надеяться, ваш личный раб?
— Чего? — возмущается оркестровик, сейчас как никогда остро напоминая Шурика из «Кавказской пленницы».
— Не обращайте внимания, Николай Иванович, у Константина Леонидовича своеобразное чувство юмора. Он думает, что всем смешно, но никому, кроме него самого, не весело.
— И тем не менее, — приподнимает и читает только что созданную в приёмном для
— Прибежала? — горько смеюсь. — Я не прибежала, Констатнтин Леонидович, как вы изволили выразиться, — кривлюсь от боли, отвечая в его же манере. — А примчалась к вам на карете скорой помощи.
— Странный какой-то доктор. — Садится рядом со мной на кушетку Николай, он же Шурик.
— Я об этом давно говорю, но мне никто не верит.
— Так! Пошутили — и хватит! Шурик — на выход! — Ух ты, значит, и вправду похож, раз Ткаченко тоже это заметил. — Ульяна Сергеевна, приказываю вам поместить травмированную ногу на возвышение так, чтобы вам было комфортно.
Подаёт мне валик, выставляя оркестровика из кабинета. Шурик возмущается, но не сильно.
— Зря вы так, хороший же парень.
— Хороший — это скучно, — рассуждает Ткаченко, разглядывая мою травму, а я думаю о том, тщательно ли побрила ноги сегодня утром, не видно ли волосков. — Холодный компресс прикладывали?
Мотаю головой.
— Не догадался ваш хороший, что везти вас в карете надо было с ледяным пакетом горошка, примотанным к ноге. Плохо. Это нужно для того, чтобы уменьшить отёк при вывихе голеностопа.
— У меня вывих?
— Я очень на это надеюсь. — Немного покрутив ступню. — Скорей всего. Поднимите-ка юбку повыше.
Звучит эротично. Хотя не должно.
Вроде бы понятно, что врачу нужно всё осмотреть, но мне хоть и больно, но как-то неловко. Я испытываю неудобство, несмотря на то что это совсем не в тему, он же доктор.
Прикасаясь, Ткаченко начинает объяснять, что будет дальше, и как бы невзначай кладёт свою сильную крепкую ладонь на мою здоровую щиколотку.
Сердце само собой ускоряется. Покалывает кожу.
Доктор Ткаченко прав, в такой позе травмированная нога, действительно, болит меньше. От его поглаживаний по здоровой конечности жжёт кожу. Ёрзаю, пытаясь сделать так, чтобы он убрал руку с моей ноги.
А он просто объясняет и при этом смотрит прямо в глаза. Мне кажется, это нарушение врачебной этики. Какое-то не совсем правильное взаимодействие врача с пациентом. Во всём виновата Майка со своей пиар-акцией доктора Ткаченко. Пусть он уже и не той свежести, что она помнит, но на меня впечатление, кажется, произвёл.
— Я надеюсь, что это всего лишь вывих, — повторяется. — Мы проведём диагностику, включающую в себя обязательную рентгенографию. Сделаем в двух проекциях, чтобы исключить перелом. Скажите спасибо, что, судя по всему, не требуется вправление вывиха, а то в таких случаях рентген обычно делают два раза: до и после.
— Да уж, спасибо. Скажите, я не умру, доктор? — задаю я риторический вопрос.
— Надеюсь, что нет.
В кабинет входит юная красавица.
— Леночка, помогите, пожалуйста, Ульяне Сергеевне, добраться до рентгенкабинета. Прикатите ей кресло.