Мой личный доктор
Шрифт:
— Выходит, вы у нас, Ульяна Сергеевна, расчётливая женщина?
— Скорее разумная и взвешивающая каждый шаг.
— Всегда на страже! Оберегающая мужчину от возможных посягательств других женщин.
— Если вы не хотите, чтобы вас ревновали, доктор Ткаченко, не стоит давать женщинам повод для ревности.
Доктор снова игриво улыбается.
— А вот это уже интересно. Выходит, если мужчина с кем-то поздоровался — это уже повод?
Каждый раз, когда наши глаза встречаются, мне не хватает кислорода. Это, конечно,
Изо всех сил стараюсь бороться с симпатией, но это с каждым днём всё сложнее.
— Так это вы у своей женщины спрашивайте, какой именно нужен повод. Я откуда знаю?
— Я хочу у вас узнать, Ульяна Сергеевна.
От его слов в груди вспыхивает пожар. И хорошо, что физиономия у меня сейчас зелёная и не так заметно, как по лицу ползут красные пятна смущения. Тут же вспоминаются слова моей чокнутой подружки. Даже думать о ней не хочу, но она на сто процентов права: «Ты просто не знаешь, каким может быть Ткаченко, когда пытается понравиться».
Он прёт на меня как танк. А я уже не могу просто взять себя в руки. Я дыхание своё едва контролирую.
— Я считаю, что надо уделять своей даме всё внимание без остатка, — и снова глаза в глаза, горячо, страстно, томно, эротично. — И если пригласили её куда-то…
— В ресторан.
— В ресторан. Не имеет значения, если пригласили, то не надо со всеми заигрывать.
— Надо смотреть в пол? — хрипит Ткаченко, его рука зависает у моего лица, как будто он забыл, что делать с ватой и моей кожей.
— Надо смотреть только на неё. — Мой голос звучит предательски сипло.
Как и всегда, когда находимся рядом, мы не можем справиться с взаимным влечением. Откинув вату в сторону, изменившийся в лице Ткаченко кладёт руку мне на затылок. И тянет на себя. Наши губы уже почти соприкасаются. Доктор тяжело дышит. Одна рука на моей шее, вторая — со средством — тянется вправо, и, не отводя взгляда, он ставит бутылочку на стол. Определяю по стуку.
— Я так и делаю.
— Нет. Вы так не делаете.
— Хорошо, тогда как надо?
Его магия заполняет меня с головы до ног, кожа покрывается мурашками.
— Вы не сможете, Константин Леонидович.
— Я многое могу, Ульяна Сергеевна. Иногда не спать по двое суток, спасая других людей. Порой по собственной инициативе.
— Не сомневаюсь, что вы многое можете, но не это. Вы такой человек.
— Какой?
— У вас есть вы. И думаю, вам этого достаточно.
Ткаченко дёргает меня к себе и, лизнув мою нижнюю губу, говорит быстрее, чем до этого:
— Сколько ещё вы будете меня мучить, Ульяна
Удерживаю себя силой. Отстраняюсь. Не даю нашим губам соединиться.
— Пожалуйста. Только не в моём кабинете! — Дышу так громко, что оглушаю нас обоих. — Не на работе. Я не переживу ещё одно унижение, если кто-то нас увидит. Пожалуйста.
А у самой так сильно кружится голова, что я едва удерживаю себя в вертикальном положении. Ещё и гипс этот мешает. Я совершенно пьяна, но не от спиртного.
Доктор разжимает руку.
Отдаляется. По его лицу нервно бегают желваки, выдавая его напряжение. Удивительное дело, но мы возбуждаем друг друга, даже толком не прикасаясь. У меня никогда такого не было. У него, наверное, было. Не знаю, но опять ревную… У меня точно нет.
В этот момент в мой кабинет проскальзывает Женечка.
— Думаю, вы выглядите вполне прилично, — совершенно неигриво и практически равнодушно произносит доктор.
— Я вам воды принесла, Ульяна Сергеевна. В графине кончилась. Вам надо попить. За что она вас так? Она ревёт там, в учительской. Говорит, ей стыдно, но не знает теперь, как вернуть всё обратно.
— Все в курсе, что произошло? — Настроение меняется.
Господи, какой позор.
— А вы такой молодец, сразу же сориентировались, что надо делать, — Женечка делает доктору комплимент и так широко улыбается, что кажется, ещё чуть-чуть — и у неё порвётся рот.
Отворачиваюсь. Сползаю со стула. Беру свою сумочку. Сейчас он улыбнется ей в ответ и скажет что-то типа: он же врач, это его работа, и он обязан помогать людям. Ткаченко будет с ней милым и хорошим. И ещё одна женщина падёт к его ногам, восхитившись красотой, умом профессионализмом.
Хорошо, что скоро конец учебного года. Возможно, за лето всё как-то уляжется. Складываю свои вещи. Хочу помыть голову, хочу спрятаться…
Но доктор меня удивляет. Закрывая кармашек сумки, я поднимаю на него глаза, он смотрит только на меня. На Женьку ни полвзгляда.
— Знать лекарственные средства и их действие — моя работа. Всё собрали, Ульяна Сергеевна?
Опять меня охватывает смятение, дыхание становится тяжёлым.
— Пойдёмте. — Берёт меня под руку, ведёт по коридору. — Ведите себя естественно. Смотрите прямо и не дёргайтесь. Это она себя унизила, а не вы. Вы ничего плохого не сделали.
Он выводит меня из школы, умудрившись по пути вызвать такси через приложение. Я думаю, что он отвезет меня сам, но доктор, зевнув, сообщает, что у него в школе ещё осталось важное дело. Он устал. Отработал две смены. Не спал. Но всё равно хотел меня. И я хочу его. Эмоции хлещут по щекам. Я уже ничего не понимаю.
Но он сказал ехать, и я уезжаю домой. Не понимая, что это значит и что он собрался делать. Обернувшись, через заднее окно вижу, что Ткаченко возвращается в школу.
Глава 30