Мой личный доктор
Шрифт:
— Ещё и ребёнок у Майки от него.
— Так он признал сына или нет?
— Да вроде уже и алименты платит.
Останавливаюсь, глаза закрываю. Потом открываю. Они выворачивают прямо на меня. Строго смотрю на обеих, панике не поддаюсь. Но противно, как в говне измазалась.
— Здравствуйте, — выдают хором девицы и выглядят такими перепуганными, что мне даже как-то легче становится.
— Как ты думаешь? Она не слышала? — перешептываются, когда чуть отходят.
Сжав зубы и кулаки, иду дальше. Слава богу, сейчас большинство педагогов на уроках. Душно и как-то даже тяжело дышать. Ну ничего, надо
— Ульяна Сергеевна, с вами всё в порядке?
— Да, всё хорошо.
— Просто вы выглядите бледной. Я могу проводить вас в медпункт.
— Душно.
Она меня разглядывает, потом нежно касается плеча, заставляя взглянуть в глаза.
— Я вам сейчас расскажу, что такое сплетня. Это когда в одном конце деревни человек, уж извините, пукнул, причем совершенно один, без каких-либо свидетелей, а в другом конце этой же деревни сказали, что он капитально так навалил в штаны! Причём сказали это ещё до того, как он вообще что-либо сделал.
Не могу сдержать смех. А хоровичка говорит, что не верит тем гадостям, что про меня болтают злые языки.
— Это ей должно быть стыдно за тот шум, который она подняла. За её поступки и поведение. Терпеть не могу женщин, которые бегают за мужчинами. Семь лет молчала, сама растила малыша, а как только мужчина нашёл свою любовь, устроила цирк, да ещё и вашего ручного оркестровика подключила. Видела я, как они на крыльце шушукались. Прямо битва престолов, не меньше. Спелись.
Она поднимает пластиковый стаканчик и предлагает чокнуться. Я, грустно улыбнувшись, поддерживаю.
— Не обращайте внимания. Ваше здоровье, Ульяна Сергеевна. Предлагаю всех выгнать.
Опять смеюсь. Меня прям отпускает. Мы с Виолеттой улыбаемся друг другу, я рада, что хоть кто-то понимает, что Майка не в себе. Что есть люди и на моей стороне.
— А вообще, вашему доктору стоит сообщить о ней куда следует.
— У неё отец врач. Если будет необходимость, он с ней разберётся, — говорю и сама себе не верю.
— Не знала. Но прокапать её каким-нибудь успокоительным точно не промешает. Бешеная баба.
Вспоминаю, и снова настроение падает. Не могу я никуда упечь Майку, и Костя ничего не может, потому что иначе он лишится должности, о которой мечтал. Так хочется, чтобы у нас всё было хорошо, чтобы мы были вместе и просто любили друг друга, проводили время, а не вот этот сумасшедший дом, где все пытаются нас разлучить.
Хочу позвонить ему и назначить встречу. Нужно покончить с этим. Так будет лучше для всех. Но мне надо к директору. И, будто услышав мои мысли, в учительской появляется Султанов.
— Ах вот вы где, Ульяна Сергеевна, а я уж было решил, что с вами снова приключилась какая-нибудь
Как-то зло он об этом говорит, неужели и он в курсе сплетен?
— И вам здравствуйте. — Гордо проходит мимо него Виолетта, даже не взглянув на шефа.
— Добрый день, — сдержанно отвечает он.
Странно. Обычно перед новым директором все заискивают, стараются, улыбаются, спрашивают о чём-то, пытаясь урвать чуточку внимания и получить бонусы. А Виолетта как будто не желает находиться с ним в одном помещении. И выражение лица из доброго и милого превращается в безразличное и даже капельку надменное.
Что это значит?
В воздухе повисает напряжение. Виолетта уплывает, стуча каблучками, а Марат Русланович, опираясь на стол правой рукой, посылает ей в красивую, идеально ровную спину следующую реплику:
— Жду от вас, Виолетта Валерьевна, Гран-при на предстоящем конкурсе «Золотые голоса».
Она останавливается.
— Не желаете лично поучаствовать? Ваш сиплый баритон нам очень пригодится. Будет забавно.
— Только Гран-при, на меньшее я не согласен, — как будто нервничает.
— Ваши ожидания — ваши проблемы.
— Старайтесь, — шипит шеф.
Он смотрит на неё в упор, она оборачивается и, усмехнувшись, покидает помещение. А я почему-то ощущаю неловкость. Как будто застукала их за чем-то неприличным. Даже не знаю, куда деть руки. То беру стаканчик, то снова ставлю, в итоге быстро выливаю воду в цветок. Как же плохо, что он пришёл сюда за мной.
У меня своих проблем полно. Но эта сцена между Травкиной и Султановым как будто таит в себе множество секретов. Даже хочется спрятаться за кулер, чтобы не мешать им. Впрочем, Виолетты уже нет, остались только злой директор и я.
— Итак, — вздыхает Султанов, словно пытается прийти в себя, при этом продолжает смотреть на уже закрывшуюся дверь учительской. — Раз уж вы не пожелали ко мне явиться, Ульяна Сергеевна, я пошёл вас искать.
Ещё один кошмар на мою седую голову.
— Я просто немного отвлеклась. — Становлюсь ровно, приглаживаю одежду, как будто не завуч, а школьница. — Извините, пожалуйста. Это не повторится.
— Сегодня утро открытий. Мне нужно было тезисно обсудить с вами несколько вопросов. Затем мы должны были поехать вместе в управление образования, а тут не пойми что происходит. — Потирает переносицу и теперь опирается на стол двумя руками. — Вас так хвалил мой предшественник. Я возлагал на вас огромные надежды, а сегодня с утра ко мне стройными рядами потянулись жалобщики. Я наслушался таких сплетен, что уши завяли. Один за одним, прям косяком. А ещё это. — Вот же гад Шурик, таки отдал бумагу ему, а не секретарю. Выходит, обманул.
Директор же достает сложенный вчетверо лист, явно побывавший в конверте.
— Бумага пришла из полиции. Вы писали заявление на члена нашего коллектива? Зачем? Что происходит? Какая ещё зелёнка, Ульяна Сергеевна? Нельзя было это как-то замять, решить без участия органов правопорядка?
Забрать заявление на Майку, кажется, я уже не успела, а ведь должна была — это часть сделки с её отцом. Щёки покрываются пунцовыми пятнами. Волнуюсь за Костю, за себя. Марат Русланович выдвигает стул. Садится. Складывает руки в замок. А мне так стыдно, что приходится с ним разговаривать на все эти темы.