Мой маленький монстр
Шрифт:
– Чмо-о-о! – китайским болванчиком дёргается птица, не сводя с меня глаз. – В рот мне ноги! Что за чмо?
– Ринат, говорила ведь, надо было дома его оставить, – поворачивается к сыну Илона. – Так неудобно вышло!
– Глиста в корсете! – не унимается птица.
Мне ничего не остаётся, кроме как, натянув повыше совсем уж неприлично сползшую майку, обхватить себя руками. Матерщинник явно обращается ко мне. Илона же, поняв, что Ринат не собирается предпринимать каких-либо действий, разворачивается в мою сторону.
– Он всегда такой –
– Всё же, насчёт бомжей я оказалась права, – торжествующе обращаюсь к Ринату. – У них затариваешься…
Он гневно сжимает губы, но молчит. Тюфяк.
– Дурилка картонная! – отважно заступается за хозяина птица. Зря, зря…
– Что за шум, а драки нет? – весело встревает в наши разборки папа. Затем он замечает меня, и становится очевидно – драка будет.
– Па, это такая шутка, – пячусь я вдоль стены. Его взгляд мне ой, как не нравится.
– Это ещё что за безобразие?! – отметает мои оправдания отец. Особо не церемонясь, он хватает меня за волосы и чуть ли не волоком тащит в ванную.
– Чмо! Чмо! – победоносно скрипит нам вслед мерзкий Гера.
"Ненавижу", мысленно повторяю, пока отец яростно вспенивает мою склонённую над раковиной голову. Ядовито-синие струи воды стекают, смывая слёзы, но не мой позор. За 14 лет папа ни разу не повысил на меня голос, чего уж говорить о подобном, да ещё и прилюдном, унижении.
– Разве так я тебя воспитывал? – зло рычит он, швыряя мне полотенце. – Такая же эгоистка, как и твоя мать. Чтоб через 10 минут, была за столом!
Обида ядовитой горечью расползается на моём языке, разъедая уместные сейчас извинения. Я, молча, выскакиваю из ванной и, поравнявшись с растерянно мнущейся в прихожей парочкой, вызывающе фыркаю.
"Вы у меня ещё попляшете".
– Время пошло! – грозно прикрикивает некстати всё подметивший отец. – И чтоб я больше не видел на тебе этого бесстыдства. Здесь тебе не панель!
Ого, разорался то как. Трошины у нас всего 10 минут, а мне их стараниями влетело больше чем за всю жизнь. Следом проскакивает безумная мысль, что виной моим несчастьям отнюдь не они, но я её негодующе прогоняю. Раз есть проблема, значит, кто-то её создал, и в данном случае за этим "кто-то" стоят расчётливые оккупанты. И самое обидное в сложившейся ситуации, что мой наивный папочка ведётся на их уловки как дитя. А как же я?! Неужели ему плевать на мои чувства?
Едва уложившись в отведённые мне 10 минут, я спешу предстать перед отцом. От необходимости плясать под его дудку, как какой-то пудель в цирке, да ещё перед такой сомнительной публикой, сводит зубы: "Ну, ничего, голубчики, справедливость восторжествует, уж я об этом позабочусь".
Переодетая в скромное платье, я смиренно прохожу к своему месту за столом. В ранее оживлённой беседе мигом появляется некоторое напряжение. Едва сдерживая довольную
Илона, смущаясь, отводит от меня глаза, делая вид, что ничего такого не произошло. Лицемерка.
Ринат напротив, только и делает, что буравит меня непонятным взглядом, не забывая активно шутить и улыбаться моему отцу. Подхалим.
А папа, наконец, уверовав в моё раскаянье, окончательно расслабляется и погружается в обсуждение планов на выходные. Удручённая перспективой совместного досуга, я лишь утверждаюсь в своём решении незамедлительно начать выкуривать Трошиных из нашей с отцом жизни.
Придав лицу несчастное выражение, я ссылаюсь на головную боль и, извинившись, удаляюсь к себе. Затем, выждав за дверью пару минут, пробираюсь в отведённую Ринату комнату. Сердце противно ноет от ревности. Да уж, папа для своего пасынка расстарался на славу. Противоположная от двери стена полностью зеркальная, а боковую украшают фотообои с изображением ночного города. Строгая, тёмная мебель гармонирует с белыми стенами и нереально пушистым ковром. Мысль, что всё это великолепие предназначено Ринату, вызывает во мне зубной скрежет.
"Проклятый Тролль! Послал же тебя чёрт на мою голову".
"Чмо пришло!" – гнусаво звучит сбоку. Вот в этот момент, подстёгнутая издёвкой, моя решительность крепнет окончательно. Я хищно улыбаюсь неказистому Гере и распахиваю окно, впуская внутрь зимнюю стужу и метель.
–Ну, что, умник, готов полетать? – весело напеваю я, открывая стоящую на тумбочке клетку. – Дорогу на родную помойку сам найдёшь!
Гера либо слишком умный, либо откровенно тупой, потому как покидать родные стены отказывается наотрез.
–Кыш! Кыш, ядрёна вошь! – голосит Гера, прижимаясь к стальным прутьям. – Чмо!
Его наглость отражается во мне ослепляющей злобой.
–Всё равно будет по-моему! – шиплю я, просовывая руку в клетку, – Всё будет только так, как я захочу. А я хочу, чтоб вы все свалили из моей жизни!
Гера перебирает короткими лапками, цепляясь ими за решётку, в тщетной попытке избежать моих рук. Напрасно, настойчивости мне не занимать.
–Не уйдёшь! – ликую я, когда мне удаётся ухватиться за короткий, бурый хвост. Миг и мощный клюв до самой кости прокусывает основание моего мизинца. Злость, какой я ещё не испытывала, мутной пеленой застилает глаза. Боль отходит на второй план, остаётся только дикое желание добиться своей цели. Гера хрипло матерится и кусается, но мне уже безразлично. Его барахтающаяся тушка, в конце концов, оказывается в моих руках, вот, что действительно имеет значение.