Мой марафон
Шрифт:
Он уходит один, а я читаю и всё равно ложусь не вовремя.
11 августа
Папа пришёл из редакции и принёс шашки. Он говорит, что я слишком много читаю, можно испортить глаза. Теперь будем играть в шашки. Мы сразу сыграли в поддавки, и я выиграл.
Папа сказал, что я слишком опытный: игрок, со мной опасно состязаться, и если я хорошенько потренируюсь, то смогу хоть сейчас получить третью поддавочную категорию. Только надо всё время тренироваться.
Потом он ушёл, а я весь вечер тренировался: выигрывал сам у себя. Счет 20:0 в
12 августа
Всё то же.
13 августа
Всё то же. Теперь для интереса я ставлю на доску не только шашки, а каштаны. Их много на улице под деревьями.
14—18 августа
Всё то же. Я придумал новую игру — шашко-каштано-вышибалку:
25 августа
Опять пошёл дождь. Поездка откладывается. Папа говорит, что пора собираться домой, а то, чего доброго, опоздаю в школу...
Больше я в дневник ничего не записал. Потому что было не до того: ведь на следующий день я познакомился... Но расскажу по порядку: я до сих пор всё хорошо помню, хотя прошло полгода.
3
Утром папа работал. Шёл дождь. Я читал, потом играл в шашко-каштано-вышибалку. Каштаны выиграли со счётом 8:3. Потом папа собрался уходить. Он сказал, что сегодня у него особенно много дел: нужно со всеми попрощаться. Перед уходом он дал мне рубль, чтоб я поел внизу в буфете.
Я немного ещё поиграл в вышибалку, прочёл две главы, постоял у окна. Вывеска была на месте.
Стало темнеть, и я решил сходить в буфет. По лестнице я спустился на одной ноге и немного по перилам. Ну и что такого? Мне тоже «нужно больше двигаться», как говорят наши знакомые про Пери, потому что она толстая. В буфете я взял сосиски, кефир и две конфеты, но, когда полез за деньгами, рубля не было.
— Ой, наверно, потерял по дороге! — сказал я буфетчице.— Пускай постоит, я сейчас приду.
Я осмотрел всю лестницу, увидел пыль на половиках, два окурка и одну пуговицу, но денег не было. Я спустился ещё раз и сосчитал все ступеньки — ровно пятьдесят восемь. Денег не было. Мне сильней захотелось есть. Я вернулся в номер, прилёг на ковёр и, кажется, даже заплакал.
Проснулся я оттого, что кто-то трогал меня за плечо. Сначала я решил, это сон: надо мной наклонился огромный усатый мужчина в папахе и в черкеске, а на поясе у него был кинжал. Настоящий, честное слово!
— Что, кунак? — спросил мужчина.
Он выпрямился и почти упёрся папахой в потолок.
— Ничего,— сказал я.
— Не болен?
— Не болен.
— А чего такой сердитый?
— Ничего... Я деньги потерял.
— Много?
— Целый рубль.
— Да-а,— сказал мужчина.—Это плохо.
— Мне их папа дал. Чтоб я поужинал.
— А где отец?
— По делам ушёл.
Мы ещё поговорили в таком же духе, он спросил, как меня зовут и что я здесь видел.
— В кино два раза был, — сказал я.
— А под Эльбрусом?
— Нет.
— На голубых озёрах?!
— Нет.
— В Чегемском ущелье?!
— Нет. Папа очень занят.
—
— Нет.
«Чего он пристал? — подумал я и даже отвернулся.— Кричит, как будто я сделал ему что-нибудь!»
— Вот что, кунак,— собирайся! —это опять он крикнул.
— Как? — не понял я.
— Вах, какой непонятливый! Со мной пойдёшь! — И он положил руку на кинжал.
Я вспомнил книжки, где похищали детей, а потом требовали у родителей огромный выкуп. Это и сейчас бывает. Например, в Америке. У нас я не слышал про такое: из моих знакомых никого не похищали. Но ведь могут в горах остаться разбойники? Увезут меня, а потом чем папа будет расплачиваться?!
Я рассказываю долго, но все эти мысли промелькнули в моей голове за минуту... даже за полминуты.
— Ты что же, оляги-биляги,— услышал я снова,— в тапочках пойдёшь? Надевай ботинки! Живо!
— Я... не пойду,— сказал я.
— Не пойдёшь? — крикнул мужчина и до половины выхватил кинжал из ножен.— Тогда я тебя... зарэжу!
Он так и крикнул: «зарэжу», но тут же улыбнулся широко-широко, во всю папаху, и сказал нормальным голосом:
— Очень прошу, пожалуйста, Саня, пойдём со мной, не пожалеешь. Дело одно есть.
С этими словами он вышел за дверь и стал ждать, пока я завязывал шнурки на ботинках. Я завязывал бантиком и думал, какое у него дело ко мне. И так захотел узнать, что сразу забыл про разбойников.
Мы пошли по коридору. За столиком, как всегда, сидела дежурная и читала журнал.
— Шахмурза Сафар-Алиевич! — воскликнула дежурная, когда перестала читать и поглядела на нас.— Сколько лет, сколько зим! Я и не знала, что вы приехали!
— Вчера в Париже, сегодня дома, — сказал тот, кого назвали таким именем.— Съездили хорошо... И пожалуйста, скажите этому молодому джигиту, что я не грабитель и не Карабас Барабас какой-нибудь, а то вот Саня...
— Ничего не испугался,— сказал я.— Просто настроения не было.
— Ну, вот и отлично! — сказал Шахмурза Сафар-Алиевич.—А то что за безобразие: иду — вижу, дверь не закрыта, на полу — мальчик. Думал, болен, а он, слава аллаху, здоров... Вперёд, Саня, без страха и сомнений!
Сначала мы, конечно, как следует поели, а потом дядя Шахмурза повёл меня на концерт своего ансамбля — он ведь народный артист,— и я сидел в первом ряду. Только я всё время думал, что папа будет волноваться и рассердится.
После концерта я вернулся в гостиницу с дядей Шахмурзой. Дежурная сказала, что звонил папа и она ему передала, с кем я ушёл. Он совсем не беспокоился, а сказал, что очень хорошо, потому что он уезжает выступать в селение Лескен и там, наверное, заночует.
— Очень хорошо,—повторил дядя Шахмурза.—А мы с тобой тоже уедем. Сейчас... нет, лучше завтра утром.
— Куда? — спросил я.— А как же папа?
— В Верхний Чегем. Я давно к сестре собирался. Горы посмотришь — не издали, а рукой потрогаешь... Едем, кунак? И папу твоего возьмём, если приедет.