Мой милый плут

Дункан Элис

Нет, если уж и суждено Чарли погубить свою душу, то пусть эта гибель ограничится кражей одних только рубинов. Украсть при этом еще и веру в людей у такой девушки, как Одри, – это, согласитесь, было бы уж слишком.

Рубины, проклятые рубины. Мысль о них не покидала Чарли.

Конечно, почти все его друзья обзавелись работой, но ведь это была временная работа. Кто знает, сколько это продлится? Да, они все вместе – первоклассный оркестр. Но кому нужен такой оркестр в каком-то занюханном Розуэлле?

Но самая

большая беда даже не в этом. Ведь рано или поздно обнаружится, что именно они были причастны к тому ограблению в Арлетте. Либо тетушка Пэнси заявится в Розуэлл, либо кто-то из парней случайно проболтается – всякое может случиться.

Нет-нет. У них один выход – добыть эти камешки и поскорее убраться отсюда, подальше от Розуэлла.

Мысль о предстоящей краже изводила Чарли. До чего же не хотелось ему возвращаться на скользкую дорожку после тихого житья-бытья на ферме этих милых леди Хьюлетт, после возвращения – пусть и на короткое время – к самому любимому в жизни занятию – музыке! И что с того, что обе попытки ограбления окончились для них неудачей? Попытки-то были? Были. А значит, все они – преступники, и он, Чарли, самый главный из них.

Однако жизнь текла своим чередом, и наконец настала великая среда – в это утро на ферме Хьюлеттов собиралась Дамская литературная лига славного города Розуэлла. Оркестр был наготове задолго до начала их заседания. Все парни явились подтянутыми, выбритыми, в своих лучших костюмах – у кого что сохранилось за время их скитаний.

– Эх, нам бы сейчас нашу старую униформу, – мечтательно сказал Харлан Льюис, отряхивая пылинку с наглаженных брюк.

– Я свою потерял, когда мы попали в окружение. Тогда, в шестьдесят четвертом, – уныло заметил Пичи Джилберт.

– Со временем у нас с вами будут еще концертные костюмы, парни, – солгал Чарли для поддержания боевого духа.

Все, включая Харлана и Лестера, посмотрели на него с надеждой, безоговорочно веря каждому его слову, и от этого Чарли стало не по себе.

– Темно-синие, а, Чарли? С серебряными пуговицами, – мечтательно протянул Фрэнсис Уотли. Когда-то он прослужил в Америка-Сити пару лет в должности помощника шерифа и с тех пор сохранил приверженность к полицейской форме.

– Темно-синие? – поморщился Джордж Олден. – Ты что, Фрэнсис, хочешь походить на мордоворота с бляхой? Нет, лучше коричневые, с золотым шитьем.

– Коричневые? – подал голос Харлан. – Мрачновато, по-моему.

– Хорошо, – вступил в разговор Пичи. – Пусть не коричневые. Тогда с рыжиной. Как ржавчина.

– Ржавчина? – удивился Харлан. – Да ты что, Пичи, разве мы водопроводчики?

– А ты представь, – продолжал настаивать Пичи. – Такие, знаешь… с оранжевым отливом.

– Нет, парни, – снова взялся за свое Джордж Олден. – Все-таки темно-синий – это здорово.

– Ладно, ребята, – сказал Чарли. – Мы еще вернемся к этому, когда придет время.

“Только вряд ли оно когда-нибудь придет, – тоскливо подумал он. – Самое главное, чтобы им не надеть арестантскую униформу в черно-белую полосочку. И не застрять

в этой униформе лет на десять в розуэлльской городской тюрьме”. Впрочем, случись что, Чарли решил все взять на себя. Его парни здесь ни при чем. Если судить, так только его одного. Но и одному ему вовсе не улыбалось до старости сидеть за решеткой.

Тут Лестер пожевал губами и вымолвил:

– Красный. – Все повернулись к нему, и он, смущаясь и глядя в землю, разразился целой речью: – Красный цвет для концертных костюмов. По-моему, здорово.

Музыканты переглянулись.

– Красный, – пробормотал Фрэнсис.

– Темно-красный? – уточнил Пичи. Лестер пожал плечами.

– Красный, но не яркий, а больше к фиолетовому, – предложил Джордж.

– Как вареная свекла, – пожевал губами Харлан. Джордж посмотрел на Чарли, оставляя ему, как всегда, последнее и решающее слово:

– Что скажешь насчет вареной свеклы, Чарли? С золотым шитьем!

Чарли увидел обращенные к нему глаза друзей и глубоко вздохнул:

– А что, ребята? Мне лично нравится, – сказал он. Было в этой минуте что-то особенное, неповторимое.

Наверное, в такие вот минуты и рождается то, что зовется у людей дружбой: вместе, всегда, на всю жизнь, – вот как называется то, что чувствовали они в эту минуту. Особенно остро переживал это ощущение сам Чарли – ведь, кроме всего прочего, он как никогда чувствовал сейчас свою ответственность – за всех своих парней и за каждого в отдельности.

Раскрылась дверь конюшни, и появилась Одри. Она улыбнулась и величественно вошла под своды конюшни – так, как входят королевы на придворный бал. Ее появление было встречено приветливыми улыбками.

– Доброе утро, мисс Адриенна, – сказал за всех Чарли.

– Доброе утро, мистер Уайлд. Доброе утро, джентльмены.

“А она делает успехи”, – подумал про себя Чарли, стараясь сдержать глупую улыбку, готовую расплыться по его лицу.

– Леди дочитывают последнюю главу из “Повести о двух городах”, – сообщила Одри. – А затем ваша очередь. Тетушка Айви решила посадить вас на веранде – это будет похоже на сцену. А зрителей мы усадим на стулья внизу, во дворе.

Она разрумянилась от возбуждения, и Чарли захотелось сыграть сегодня как никогда хорошо – ради нее. Ради прекрасной мисс Адриенны, звездочки, свалившейся с небес в эту забытую богом пустыню. Он тряхнул головой. Господи, неужели же он и в самом деле влюбился?

– Ах, мистер Уайлд, я так счастлива, что вы и ваш оркестр окажете нам честь своей игрой, – продолжила Одри. – Все леди просто сгорают от желания поскорей услышать вас.

Одри прошлась по конюшне, и Чарли пожалел о том, что это всего лишь конюшня, а не роскошный бальный зал. Одри, безусловно, была достойна лучшей оправы. Впрочем, саму ее это, похоже, не слишком-то заботило.

– Я просто жду не дождусь, когда же услышу звуки вашей волшебной музыки! – Она еще раз улыбнулась и направилась к двери, добавив уже через плечо: – Я вернусь через несколько минут, чтобы пригласить вас на сцену.