Мой милый враг

Брокуэй Конни

Лили? Эвелин обязана была проверить свое предположение. Медленно, осторожно она поднялась на третий этаж, так же осторожно высунула голову из-за угла и окинула взглядом тускло освещенный коридор.

Лили нервно расхаживала взад и вперед перед дверью спальни Эйвери Торна, заламывая руки и что-то бормоча себе под нос. Время от времени она останавливалась, расправив плечи и подняв подбородок, но затем вновь опускала голову и принималась мерить шагами коридор. И почему она… Ну конечно!

Лицо Эвелин, уже начавшее расплываться в улыбке, вдруг застыло. Едва ли эта девушка осмелится на… на

что бы то ли было, когда в доме столько людей. Что ж, подумала Эвелин с обычно несвойственной ей решимостью, в таком случае им остается только освободить дом — с возможно большим шумом и столь же громкими заверениями, что они вернутся не скоро.

Подхватив юбки, Эвелин на цыпочках спустилась по лестнице и, едва достигнув нижнего этажа, в первый раз со времен юности бросилась бежать. Схватив свою шляпу и накидку с вешалки в передней, она вихрем ворвалась в гостиную.

— В чем дело, Эвелин? — Полли была так напугана, что даже попыталась встать, забыв о гипсовой повязке на ноге.

— Нам… нам нужно… сейчас же… ехать в город, — задыхаясь, проговорила миссис Торн.

Услышав слова матери, Бернард поднял голову от книги.

— В Литтл-Хенти? — спросил он. Так назывался небольшой городишко на перекрестке двух дорог, все достопримечательности которого состояли из постоялого двора, лавки зеленщика и магазина мануфактуры. — А зачем?

— Нет, не в Литтл-Хенти, — ответила Эвелин. — В Клив-Кросс.

— Но ведь Клив-Кросс в двадцати милях отсюда! — изумился Бернард. — Сейчас уже восемь часов вечера. Неужели мы не можем отложить поездку до утра?

— Нет. Я хочу быть там с первыми лучами солнца, чтобы полюбоваться рассветом над гаванью. Это будет своего рода отдыхом для… для мисс Мейкпис.

Глаза Полли округлились от удивления.

— Ей, должно быть, ужасно скучно просиживать здесь целыми днями в этой коляске, а этот отвратительный запах мокрого пепла на кого угодно способен навеять тоску. Не правда ли, дорогая?

— Ах! — только и смогла проговорить Полли, широко раскрыв рот. — Да, разумеется.

— Вот видишь, Бернард? Сейчас же иди и собери в дорожную сумку самое необходимое, а потом разыщи Хоба.

— Ну ладно, — ответил Бернард, отшвырнув в сторону книгу и спустив с кресла длинные худые ноги. — Я пойду и передам мисс Бид, чтобы она тоже готовилась к отъезду.

— Нет! — воскликнула Эвелин, но, заметив ошеломленное выражение на лице сына, добавила с нервной улыбкой:

— Я имею в виду, в этом нет нужды. Мисс Бид с нами не поедет.

— Вот как?

— Завтра ей нужно будет повидаться с плотниками, которые прибудут сюда для ремонта конюшни.

— А кузен Эйвери? — спросил Бернард, подозрительно глядя на мать.

— Он тоже останется здесь, — ответила Эвелин невозмутимо. Единожды солгав, она вдруг обнаружила, что новая ложь стекала у нее с языка без особого труда. — Ты и сам должен понимать, Бернард, что именно он берет на себя все расходы по восстановлению конюшни. Разумеется, он пожелает присутствовать при разговоре, чтобы в случае нужды дать разумный совет.

Голос ее звучал куда более властно, чем обычно, и она видела, что ее слова и поведение сильно озадачили Бернарда. Эвелин мысленно молила Бога, чтобы мальчик не слишком донимал ее

расспросами. Она была не настолько сильна, чтобы преодолеть слишком много препятствий сразу, а на сегодня их и так уже было более чем достаточно.

Бернард посмотрел на мать.

— Я возьму мою дорожную сумку.

Через двадцать минут Бернард, Полли и Эвелин уже стояли в парадном вестибюле, предварительно раструбив на весь дом о своем желании провести ночь за пределами Милл-Хауса.

Глава 24

Со стороны могло показаться, будто все фурии в одночасье покинули свое логово. Хлопали двери, чьи-то голоса громко отдавали приказания, по половицам стучали каблуки. Выглянув из спальни, Эйвери увидел Мери, сбегавшую вниз по лестнице с такой скоростью, что живот ее раскачивался из стороны в сторону. В одной руке горничная держана пару женских ботинок, в другой — дорожную аптечку.

— Что происходит? — осведомился он.

— Они все с ума посходили, вот что! — отозвалась Мери, подняв на него глаза. — Им вдруг взбрело в их дурацкие головы ехать в Клив-Кросс.

— Что, прямо сейчас, на ночь глядя? — изумился Эйвери.

— Вот именно, прямо сейчас! Хоб уже ждет их внизу у экипажа. Ну ладно. По крайней мере нам хоть одну ночь удастся поспать спокойно. У малышей Терезы очень здоровые легкие, — добавила она угрюмо и удалилась, оставив его стоять в одиночестве.

Эйвери вернулся к себе в комнату, откуда, к несчастью, не мог видеть дорогу перед домом. Он твердо решил не спускаться вниз, чтобы через оконное стекло наблюдать за их отъездом, и все же горькое сознание того, что они бросили его одного — нет, она бросила его одного! — бередило ему душу. Он был обижен на нее за то, что она уехала без предупреждения — пусть даже всего на одну ночь. Затем он вдруг вспомнил, что очень скоро Лили покинет этот дом не на время, а навсегда, и спросил себя, не оставит ли она его так же, как сейчас, — молча, не удостоив даже словом на прощание.

Терзаемый горем и досадой, Эйвери мерил шагами комнату и весь кипел от возмущения. Он услышал, как в последний раз хлопнула парадная дверь, часы в вестибюле пробили девять, со стороны лестницы для слуг послышались уже знакомые звуки шагов, а затем воцарилась тишина. Она окутала его, постепенно ширясь и увеличиваясь в размерах, ничем не нарушаемая и оттого еще более невыносимая. Эйвери опустился в кресло и подобрал книгу, лежавшую рядом с ним на столе. С отъездом Лили Милл-Хаус вдруг превратился в мавзолей. Он уже не был больше домом его мечты, он стал вместилищем погребальной утвари, воспоминанием об уже прожитой жизни.

Чепуха! Эйвери открыл книгу и начал перелистывать страницы, уставившись невидящим взором на поток лишенных смысла слов. Он просто склонен излишне все романтизировать. Очень скоро Милл-Хаус станет его собственностью, как это и должно было произойти с самого начала. Разумеется, он позаботится о том, чтобы Лили ни в чем не нуждалась — с ее согласия или без, — и спокойно заживет здесь, подыскав себе какую-нибудь достойную супругу, у которой не будет ни темных волос, ни черных как ночь глаз, ни губ, словно созданных мечтой художника, и которая народит ему целую стайку бледных худосочных ребятишек…