Мой милый звездочет
Шрифт:
— Спокойной ночи, мистер Стэндон, — сказала она. — Я буду молиться за вас этой ночью.
— Я очень тронут. Но только позвольте вам заметить, что вы могли бы при этом обращаться ко мне по имени, данном мне при рождении, ведь вы все-таки моя невеста.
Герцог произнес это совсем тихо, и Вэла, испугавшись, что их могли подслушивать, oглянулась на дверь и едва слышно произнесла:
— Простите, впредь я постараюсь быть более осторожной.
Девушка присела перед ним в реверансе, быстро выбежала из комнаты, и герцог услышал стук ее каблучков по лестнице.
Он
Теперь же он обнаружил, что Самсон копытом опрокинул ведро с водой, и так как в конюшне никого не было, то герцогу пришлось самому напоить коня. В качестве корма лошадям дали сено, но герцог решил, что завтра надо будет купить им овса. Им предстоял долгий, изнуряющий путь, на котором их могли подстерегать любые неожиданности, и лошадей следовало хорошо кормить, так как от них в решающий момент могла зависеть жизнь всадников.
Невольно мысли герцога переключились на Вэлу. Возвращаясь назад в гостиницу, он думал о том, как мужественно она вела себя все это время, ни разу не пожаловалась на то, что она устала и как тяжело ей пришлось, проведя весь день в седле. А то, что ей пришлось нелегко, герцог ничуть не сомневался.
Чего он никак не мог понять, так это то, как при ее хрупкости и изяществе Вэле в то же время удавалось держаться словно какой-нибудь выносливый амазонке.
«Если она нашла, что меня трудно понять, — думал он, медленно поднимаясь по лестнице, — то что же говорить о ней! Уж ее-то понять вообще едва ли возможно».
Герцог разделся и лег. Перины были достаточно мягкими, но все же ему пришлось признаться, что хотя на войне он спал в гораздо худших условиях, однако, как правильно заметил Фредди, это было десять лет назад! С тех пор он стал старше и, увы, более привередлив.
Уже засыпая, он стал размышлять о том, как доставить Вэлу в Йорк в целости и сохранности, и ему вновь пришлось признаться, что он вовсе не уверен в успехе этого предприятия. Воистину путешествие таило в себе множество неприятных открытий и было призвано заставить его взглянуть на себя совсем с другой стороны. И, честно сказать, ему не нравилось то, что он при этом увидел.
Герцог решил позволить Вэле и себе проспать лишний час. Было уже около пяти, когда он заставил себя проснуться. За окном закричал петух, где-то вдали ему ответил другой, затем третий.
И снова герцог с некоторым колебанием нарушил правила приличия, постучав в дверь девушки.
Она не отвечала. Тогда он вошел, как предыдущей ночью, в ее комнату и убедился, что она сладко спит. Подойдя к кровати, Брокенхерст тихо позвал:
— Вэла!
Она зашевелилась и, тихо вскрикнув, быстро села на постели.
— Что такое… что-то случилось?
— Ничего, — сказал герцог, не отрывая восхищенного взгляда от ее прелестного сонного лица.
Странное волнение охватило его. Девушка была очаровательна,
— Мне снилось, что мы… уже уехали с вами, — запинаясь, произнесла она, — вы меня разбудили как раз в тот момент… когда нас схватили…
В глубине ее глаз притаился страх, и герцог попытался успокоить девушку. Он сказал:
— Моя няня всегда мне говорила, что сны надо толковать от противного… Я просто уверен, что ваш сон такой же. Он означает, что все будет хорошо.
— Надеюсь, вы правы, — с глубоким вздохом сказала Вэла. — А что, уже пора вставать?
— Уже пять часов, — сказал он мягко.
— Так, значит, нам пора уезжать! — с беспокойством воскликнула она.
— Я решил положиться на Билла. Думаю, что он скоро приедет. Советую вам побыстрее одеться и собраться.
С этими словами герцог вышел из комнаты.
Пока он заканчивал свои собственные сборы, мысли его были полностью поглощены тем прекрасным видением, которое только что предстало перед ним. Он думал о жемчужной белизне ее кожи, оттененной золотом волос, и еще о том, каким мягким и женственным оказалось ее тело, прикрытое лишь тонкой ночной сорочкой. Раньше Брокенхерст видел ее в платье, и она казалась ему хрупкой,' почти бестелесной.
Это открытие не на шутку встревожило герцога. Если Вэла нисколько не интересовалась мужчинами, то и у него не было оснований, по крайней мере в настоящий момент, интересоваться женщинами.
Герцог напомнил себе, что если Вэла бежала от сэра Мортимера, то сам он столь же поспешно скрылся от Имоджин или, скорее, от ее отца, который, без сомнения, приложит все силы, чтобы разузнать, где именно Брокенхерст сейчас находится.
Думая о Вентовере, герцог решил, что тот совершенно точно относится к той категории мужчин, о которых Вэла отзывалась столь нелестно.
Конечно, поведение отца Имоджин, даже с его пристрастием тратить не принадлежащие ему деньги на обольстительных жриц любви, ни в какое сравнение не могло идти с отвратительной жестокостью сэра Мортимера.
Герцог подозревал, что не кто иной, как отец Вэлы, в первую очередь нес ответственность за ее критическое и недоверчивое отношение к мужчинам. Видимо, то, как он обращался с ее матерью, произвело сильное впечатление на девочку, причем еще задолго до того, как он, словно последний глупец, сбежал с женой актера, женщиной, чья красота едва ли могла затмить жадность и холодную расчетливость ее эгоистичной натуры. Неудивительно, что Вэла считала мужчин недалекими, сладострастными ослами, с которыми даже и поговорить-то не о чем.