Мой милый звездочет
Шрифт:
Этот вопрос застал управляющего врасплох. Затем, понимая, что герцог ждет немедленного и, желательно, благоприятного для себя ответа, он на мгновение замялся, что не могло укрыться от герцога.
— Нет необходимости облекать это в слова, Данхэм, — сказал он резко и быстрым шагом вышел из комнаты.
Час спустя, уже сидя в седле, герцог вспомнил неловкую заминку своего управляющего и неожиданно почувствовал себя оскорбленным. Как могли Данхэм и Фредди позволить себе усомниться в его превосходной форме!
Герцог
Долгие часы, проведенные в седле во время тяжелых походов по территории неприятеля, лишения и постоянные опасности закалили его тело и дух, он чувствовал себя эдаким молодым Самсоном. В результате его так и прозвали сослуживцы, а сам он, уже выйдя в отставку, назвал этим именем своего самого лучшего коня.
Самсон, горячий, с норовом вороной жеребец, на котором сейчас скакал герцог, требовал от хозяина напряжения всех сил и самого пристального внимания. И спустя несколько часов, проведенных в дороге, герцог
уже не с таким возмущением думал о словах своего друга.
Ему пришлось признать, что, несмотря на кулачные бои и занятия фехтованием несколько раз в неделю, он позволил своим мышцам несколько ослабнуть, а также немного располнел. Пожалуй, у него действительно появилось несколько лишних стоунов.
Да, как это было ни обидно, но приходилось признать, что Фредди оказался прав, обвиняя друга в том, что тот обрюзг и превратился в изнеженного бездельника, который начал воспринимать окружающую его роскошь как нечто само самой разумеющееся.
Белоснежные льняные простыни на его мягкой пуховой постели ласкали кожу, изысканные блюда готовил самый лучший в Англии повар, вина, которые закупал его особый агент, производились на лучших виноградниках Франции. И всего этого герцог уже не замечал, так как все принимал как неотъемлемую, обязательную часть своей повседневной жизни.
И, конечно, всегда к его услугам были нежные белые руки, обвивающие его шею, и алые губы, охотно дарящие жаркие поцелуи.
«Конечно, следует признать, что такая жизнь никак не способствует укреплению духа и тела, — сказал себе герцог после некоторого раздумья. — Возможно, Фредди был прав, заставляя меня отправиться в это нелепое путешествие. Но все же я сомневаюсь, что из этого может выйти какой-нибудь толк. Ну в самом деле, какое это приключение?»
Однако вопреки ожиданию он почувствовал себя настоящим путешественником, когда выехал из своего особняка на Беркли-сквер, провожаемый изумленными взглядами своего управляющего, дворецкого и лакеев, — один, без грума и обычного эскорта из нескольких верховых.
Пожалуй, Брокенхерст не мог вспомнить, когда последний раз куда-нибудь выезжал без сопровождающего эскорта, зачастую состоящего из десяти человек.
И сейчас он просто не мог не сожалеть об удобствах своих обычных путешествий в экипаже, запряженном той самой великолепной парой
Обычно, когда герцог собирался ехать в Ньюмаркет или останавливался где-либо еще за пределами Лондона, его камердинер всегда ехал вперед, и к тому времени, когда его светлость подъезжал к гостинице, там все уже было устроено самым лучшим образом.
Если же предполагалось, что путешествие продлится достаточно долго и ему придется останавливаться на постоялых дворах, то среди сопровождающих его всадников один был обязательно превосходным поваром.
Но что сейчас зря думать об этом? И герцог, сидя на своем горячем вороном коне, скакал все дальше на север, стараясь вспомнить, не забыл ли он в спешке что-нибудь действительно важное.
Своему камердинеру он велел уложить только самое необходимое, то, что можно увезти с собой, приторочив к седлу.
— Вы хотите сказать, ваша светлость, что я не поеду с вами? — спросил пораженный до глубины души камердинер.
— Скажу тебе по секрету, Дженкинс, — ответил герцог, — что я заключил пари. И если я хочу его выиграть, то должен в этом путешествии полностью рассчитывать только на самого себя.
— Но вы не сможете обойтись без моей помощи, ваша светлость!
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился герцог. — Если ты постоянно нянчишься со мной, это еще не значит, что я совершенно беспомощен и не смогу обойтись без тебя!
Судя по тому, как поджал губы его камердинер, герцог понял, что именно это Дженкинс и хотел сказать.
— Я не желаю слышать твоих возражений. Все, что я прошу тебя сделать, это уложить в дорожную сумку пару сорочек… что-нибудь, во что я мог бы переодеться после того, как целый день проведу в седле… ночную рубашку и бритву… ну и еще, возможно, кое-какие мелочи… ты сам знаешь.
— Вероятно, ваша светлость предпочтет взять несколько свежих шейных платков на смену, — сказал Дженкинс торжествующим тоном человека, который обнаружил серьезный изъян в плане, который крайне не одобрял.
— Если я не найду всего, что мне будет необходимо, то буду крайне, недоволен тобой, — сердито сказал герцог.
— Лучше бы вам, ваша светлость, взять с собой меня, — укоризненным тоном заметил Дженкинс.
На это герцог не посчитал нужным отвечать и принялся переодеваться.
Вместо тесно облегающих панталон цвета шампанского он надел более плотные, вышедшие из моды и потому давно им не надеваемые и, к своему огорчению, обнаружил, что они стали несколько узковаты.
Стараясь не выказывать своего раздражения, он скинул высокие, начищенные до блеска сапоги из мягкой кожи и надел старые, удобные сапоги для верховой езды, которые Дженкинс давно собирался выкинуть.
Герцог был достаточно разумен, чтобы понимать, что ему лучше не привлекать в пути ничьего внимания. И не столько из риска быть узнанным и проиграть пари, сколько для того, чтобы не вызвать излишнего интереса к одинокому и потому беззащитному путнику.