Мой муж Одиссей Лаэртид
Шрифт:
И еще одна весть из Авлиды, которая заставила меня содрогнуться. С тех пор прошло почти десять лет, но до сих пор мне больно вспоминать летнее утро, когда угаритский купец Илимилку вытащил свой корабль на песок в нашей гавани и поднялся по дороге, ведущей во дворец.
Его гребцы принесли с собой несколько тюков — я уже не помню, что в них было. Пока Антиклея рассматривала товары и приказывала Евриноме вытащить из кладовки изделия наших ткачих, я велела накрыть столы в мегароне и пригласила мореходов отобедать. Антиклея
Нам повезло больше, чем мы могли ожидать, — купец покинул гавань Авлиды всего лишь несколько дней назад. Он привез туда товары, которые могли понадобиться воинам в пути, и торговал, пока флотилия Агамемнона не ушла в море. От него мы узнали о том, что это была уже вторая попытка ахейцев доплыть до Трои — первая окончилась неудачей. Не дойдя до Геллеспонта, ахейцы напали на владения Телефа в Мисии и опустошили прибрежные селения. Телеф, сын Геракла, не был союзником Агамемнона, но поддерживал с ахейскими царями добрососедские отношения. Теперь ему пришлось двинуть свое войско против бывших друзей. Дело закончилось переговорами, во время которых ахейцы уверяли, что ошиблись: они не знали, что разоренные ими земли принадлежат Телефу. Думаю, что они покривили душой: ведь Телеф был женат на дочери Приама и, значит, являлся его естественным союзником. Рано или поздно он пришел бы на помощь тестю, и Агамемнон решил первым нанести удар.
Но боги покарали лжецов, к тому же нарушивших законы гостеприимства (Телеф был гостем многих ахейских царей). Когда флотилия отплыла от берегов Мисии, начался страшный шторм, раскидавший корабли ахейцев, и потерявшим друг друга вождям пришлось возвращаться в Авлиду.
Пока купец рассказывал все это, мы с Антиклеей с трудом сдерживали волнение. Ведь в Мисии разыгралось кровопролитное сражение, да и шторм мог погубить часть кораблей. Наконец я не выдержала:
— Скажи мне, достойный Илимилку, не слышал ли ты, что во время всех этих событий делал царь Итаки Одиссей? Вернулся ли он в Авлиду со своими воинами? Выступил ли в новый поход?
Я боялась, что купец ничего не сможет мне рассказать, — Одиссей был всего лишь одним из многих десятков ахейских вождей. Но, к моему удивлению, мой гость хорошо знал его. И то, что он поведал, заставило меня много ночей проливать слезы. Мне хотелось бы верить, что купец солгал, но это было слишком маловероятно: зачем гостю очернять хозяина дома в глазах его жены и матери? Кроме того, люди не склонны тепло принимать тех, кто приносит дурные вести, и, если бы купец хотел обмануть меня, он скорее сочинил бы историю о ратных подвигах Одиссея и о богатой добыче, которую тот захватил в Мисии, — это помогло бы ему продать нам свои товары, да еще и получить дорогие подарки в придачу.
Впрочем, купец не прогадал — Антиклея была так рада, что сын ее жив и здоров, что отдала ему несколько десятков узорных плащей и хитонов почти задаром. Что же касается меня, то принесенные купцом вести потрясли меня, и все же я подарила гостю два критских треножника из тех, что Одиссей когда-то выменял на мое приданое. Я считаю, что людей надо вознаграждать за правду, какой бы горькой она ни была. И я сама, раз уж я пишу эти заметки, стараюсь сообщать в них одну лишь правду. Поэтому я ничего не утаю из того, что, по словам купца, произошло в авлидской гавани перед второй попыткой Агамемнона выйти в поход на Трою.
Несчастье зрело давно. Еще полвека назад отец Агамемнона Атрей дал обет принести в жертву Артемиде лучшего ягненка в своих стадах. Но когда у одной из овец родился ягненок из чистого золота, Атрей нарушил клятву — он задушил его и спрятал в ларец. Артемида не стала преследовать
В те дни, когда флотилия ахейцев готовилась вторично выступить из авлидской гавани, богиню вновь прогневили, теперь это сделал сын Атрея Агамемнон: поразив на охоте оленя, он сказал, что даже сама Артемида не справилась бы лучше. И тогда разгневанная дочь Зевса, вспомнив заодно и былую обиду, запретила ветрам нести по морю ахейские корабли. Тщетно ждали мореходы попутного ветра, и в конце концов прорицатель Калхас вопросил богов и объявил волю Артемиды: она потребовала, чтобы ей принесли в жертву дочь Агамемнона Ифигению.
Мы с Ифигенией были хорошо знакомы и в детстве часто играли вместе: она не раз гостила у своего дяди Менелая в Спарте. А однажды отец взял меня в Микены, и мы с ним жили во дворце у Агамемнона. Меня поселили в одной комнате с Ифигенией, и мы бегали по микенским улицам с ее подружками, а по ночам подолгу болтали и лакомились сушеными фигами, которые она держала в ларчике под кроватью.
Я слышала сплетни о том, что Ифигения была на самом деле дочерью Елены и Тесея и что Клитемнестра взяла ее в дом и объявила своим ребенком от Агамемнона, дабы спасти репутацию сестры. Но я как-то не придавала этому значения. Ифигения любила Клитемнестру и считала или, по крайней мере, называла ее своей матерью. У нее были младшие сестры, с которыми она очень дружила, и брат Орест — мрачный и надутый, в отца. В глазах Клитемнестры всегда жила какая-то невысказанная суровость и боль; много позже я поняла, что она тосковала по первому мужу и сыну — она так никогда и не примирилась с тем, что стала женой их убийцы Но Ифигения, наверное, не знала этой истории. Мне кажется она всех любила — и своего надутого братца, и даже Агамемнона... В ней — единственной из этой семьи — было что-то светлое, солнечное, легкое. Она умела быть счастливой без причины. Наверное, она и правда была дочерью Елены.
Я так хорошо помню ее двенадцатилетнюю: летящая походка, растрепанные светлые волосы, восторженно распахнутые серые глаза, на губах — крошки утащенного из кухни и съеденного впопыхах печенья. Она хватает меня за руку, сует в ладонь несколько печений и хохочет...
И вот ее приволокли на алтарь и зарезали там, как овцу, — все это для того, чтобы Менелай мог вернуть жену, которую давно уже не любил. Чтобы тысячи ахейцев, которые не хотели идти на эту войну, и тысячи троянцев, которые проклинали и Париса, и Елену, полегли под стенами Илиона. Чтобы разоренные села Троады погибли в пламени пожаров. Чтобы мой муж приехал ко мне, постаревшей, с кучей ненужного мне барахла и Евринома заполнила еще несколько табличек списками золотых чаш и серебряных ванн...
...Когда Агамемнон решился принести дочь в жертву, перед ним встала проблема: как заманить ее в Авлиду. Присутствие молодой девушки в военном лагере было, мягко говоря, неуместным, и для того, чтобы вызвать ее к отцу, нужны были какие-то особые причины... Мне больно писать об этом, но тут на помощь опять пришел Одиссей — именно его Агамемнон отправил в Микены, чтобы привезти девушку. Не знаю, кто из них придумал сказать Ифигении, что ее просватали за Ахиллеса и что свадьба должна состояться до выступления ахейцев на Трою. Думаю, что это была идея моего мужа — потому его и избрали посыльным.
Одиссей блестяще справился с поручением. Ни у Клитемнестры, ни у самой Ифигении не возникло никаких подозрений, и они вместе со своим провожатым прибыли в Авлиду... Не знаю, как мог Одиссей смотреть в счастливые глаза девушки, которая радовалась предстоящей свадьбе. Ахиллес тогда еще не успел совершить никаких подвигов, но он был сыном богини и ему предсказали, что он станет великим героем и воином. Ифигения, наверное, страшно радовалась и волновалась. Представляю, как она перебирала свои наряды и украшения, раскидав их по всей комнате и поминутно глядя в зеркало. Как мечтала понравиться жениху, как плакала и смеялась одновременно, как заливалась краской, спрашивая совета у матери...