Мой муж Одиссей Лаэртид
Шрифт:
Гомер. Одиссея
Однажды, когда я ранним утром бежала по тропинке к морю, из миртовых зарослей вышел юноша и стал у меня на пути. Я узнала его: это был Амфимедонт, сын Меланея, одного из самых знатных жителей Итаки.
— Радуйся, богоравная Пенелопа! — Его голос дрожал от волнения.
— Радуйся и ты, достойный
Интересно, чего он хочет от меня? Ко мне как к царице иногда обращались просители, но это случалось не часто, ведь в отсутствие Одиссея все вопросы на Итаке решал совет старейшин. Кроме того, просителю подобает явиться во дворец, а не сторожить царицу на уединенном склоне.
Замужней женщине не пристало беседовать с посторонним мужчиной без свидетелей, и я хотела быстрее пройти мимо, но он пошел рядом со мной по узкой тропе. Я не знала, как отделаться от него. Наши руки почти соприкасались, и мне пришлось сойти на траву.
От него пахло цветочной пыльцой — наверное, он давно уже лежал в зарослях и ждал меня. И еще я почувствовала какой-то неуловимо знакомый запах — так пахло от Одиссея, когда он входил ко мне в спальню в жаркий полдень. Запах чистой, чуть влажной кожи, опаленной солнцем. Но сейчас было раннее утро... Почему же так горит его лицо, как будто его сжигает полуденный Гелиос?
— Я каждое утро смотрю, как ты спускаешься по этой тропе, Пенелопа, но только сегодня посмел заговорить с тобой. Ты похожа на Артемиду в этом коротком хитоне. Ты так же стройна и прекрасна. Я хотел бы быть Актеоном[21], чтобы увидеть тебя купающейся. И пусть бы я погиб, как Актеон...
Его голос был совсем хриплым от волнения. Он стал передо мной, и мне поневоле пришлось остановиться.
— Можно мне проводить тебя до моря? Как только ты прикажешь, я уйду. Нет, лучше я спрячусь за скалы и буду сторожить тебя. Вчера я видел в море незнакомый парус — мало ли кто затаился в соседней бухте. Клянусь Артемидой, я не буду смотреть на тебя!
Мы молча пошли рядом. Когда до моря оставалось не больше стадия, я сказала:
— Тебе лучше уйти, Амфимедонт.
— Можно я приду завтра?
Он опустился на землю и обнял мои колени. Обычный жест просителя. Но меня всю опалило жаром, и руки сами потянулись к его голове, коснулись жестких темных волос.
— Лучше не надо, Амфимедонт.
— Я приду.
Несколько дней я не ходила к морю, а потом выбрала другую тропу и другую бухту. Когда Одиссей вернется, я не скажу ему об этом. Моя совесть чиста, но я не хочу, чтобы мой муж разгневался на Амфимедонта, — ведь он не сделал ничего, что могло бы меня оскорбить...
На девятом году войны умерла Антиклея. Мы похоронили ее на склоне Нерита — на солнечном склоне, где как раз зацветал чабрец. Народу пришло довольно много, и после того, как яму засыпали землей, мужчины зарезали нескольких коз и пожарили мясо на вертелах. Я приказала принести египетского вина с пряностями, и рабы смешали его с водой протекавшего по склону ручья. Говорили, как всегда, о войне. Потом Фемий достал из котомки свою формингу, тронул пальцем струну, и раздался тихий стон, который почему-то напомнил мне голос Антиклеи.
Не могу сказать, что я так уж сильно переживала из-за смерти свекрови, но тут я вдруг подумала, что вот мы сидим на пахучей теплой траве, а ее душа летит по темному и затхлому пути вдоль берега Океана, мимо черных скал, чтобы никогда не увидеть
Я плакала отчаянно и долго, и наконец Фемий велел мне замолчать. Он сказал, что душа Антиклеи еще не успела отлететь слишком далеко и он хочет утешить ее новыми песнями, которые узнал совсем недавно. Фемий запел, и я с удивлением и радостью услышала имя Одиссея. Певец поведал нам о том, как Одиссей смело сражался на берегах Геллеспонта, как много городов разграбил, какую обильную добычу привез в походный шатер... Я сидела гордая и счастливая — впервые я слышала имя своего мужа из уст аэда. О если бы Антиклея действительно была рядом с нами!
Когда Фемий закончил, все долго молчали — наверное, они тоже гордились, ведь Одиссей был их земляком и царем. Потом я спросила:
— Фемий, откуда ты узнал о подвигах Одиссея? Нас навещает не так уж и много мореходов, и если кто-то из них привез на Итаку сведения о моем муже, почему он не пришел во дворец и не рассказал нам с Антиклеей обо всем? Он был бы нашим гостем и получил бы богатые подарки...
— Не волнуйся, достойная Пенелопа, — ответил певец, — никто из мореходов не приплывал ко мне от стен широкоуличной Трои. Но мне и не нужны рассказы смертных, переданные через десятые руки. О подвигах твоего мужа мне поведали музы, а это — самый надежный источник, ведь они чураются лжи.
Музы живут на вершине священного Геликона. Там, среди тенистых рощ, они плещутся в темно-фиалковых водах родника Иппокрены и водят хороводы. Их нежные ноги в золоченых сандалиях едва приминают цветущие гиацинты и нарциссы. Их головы увенчаны благоуханными венками. Их песни и смех вплетаются в игру солнечных лучей под кронами лавровых деревьев. А по ночам, окутанные душистым туманом, они отправляются к вершине одетого снегом Олимпа, где у них тоже стоят прекрасные жилища. Там обитают их подруги, прелестные Хариты, и страстный Гимер, возбуждающий любовные желания. Иногда музы поют свои песни в палатах родителя-Зевса, и Геба наливает им пурпурный нектар из золотого кратера...
Неужели и там, в палатах царя богов и людей, звучит имя моего супруга, и дочери Зевса и Мнемосины воспевают его деяния перед богами Олимпа?
...И все-таки должна признаться, что, несмотря на гордость, охватившую меня после слов Фемия, я бы меньше волновалась за мужа, если бы сведения о нем были доставлены мне простыми мореходами, которые сами видели его живым и невредимым на берегах Геллеспонта.
«...Много умеем мы лжи рассказать за чистейшую правду.
Если, однако, хотим, то и правду рассказывать можем?»
Так мне сказали в рассказах искусные дочери зевса
Вырезав посох чудесный из пышнозеленого лавра
Мне его дали, и дар мне божественных песен вдохнули.
Чтоб воспевал я в тех песнях, что было и что еще будет.
Гесиод. Теогония