Мой муж – Сальвадор Дали
Шрифт:
Однажды потеряв мать, Сальвадор не мог позволить смерти забрать еще и Гала. Не имея ни монеты в кармане, Дали вывез жену в теплый климат Андалузии, расплатившись за аренду квартиры, в которой они поселились, одной из своих картин.
Письма Поля находили Гала всюду, где бы она ни оказывалась. Точно птицы, выпорхнувшие из опаленного вечерним светом парижского окна, узкие конверты летели в Марсель, Кадакес, Порт-Льигат, Андалузию. Поль не скрывал от жены свой роман с французской танцовщицей, помощницей иллюзиониста и натурщицей Нуш, с которой познакомился сразу после разрыва с супругой. Но, если Гала вернется… Если она только вернется, весь мир перестанет для него существовать.
«Мне
В одном из писем Гала в Андалузию Поль позвал ее обратно, в Париж. Он хотел начать все сначала. Подумав, жена ответила согласием. Через несколько месяцев, прибежав к поезду с охапкой цветов, поэт остолбенел. На перроне стояла его любимая девочка и держала за руку… Дали.
– Значит, ты уступил им свой дом? – желая удостовериться в том, что не ослышался, переспросил Бретон Элюара.
– Да.
– Ты окончательно свихнулся, друг мой, – заключил Андре. – Зачем тебе это? Если бы ты спал с ними… с ней…
– Кто тебе сказал, что я с ней не сплю?
– О! – Бретон оживился, в глазах его заплясали чертики. – Да что ты? Думаешь, она вернется к тебе?
– Уверен. Мы действительно занимались любовью пару раз, когда Сальвадор отлучался. Гала все еще любит меня.
Доброта и самонадеянность не позволяли Полю рассматривать никаких других вариантов, кроме любви. Для Гала же эти встречи были чем угодно: потворством внезапно одолевшей ее похоти, привычкой, жалостью, манипуляцией. Ей и Дали нужно было удержаться здесь, в этом доме, во что бы то ни стало. Их единственным желанием было обеспечить свою жизнь и благоустроить ставший общим дом в Порт-Льигате. На все это требовались деньги, много денег. Гала благоразумно решила, что легче и быстрее они добьются своей цели в Париже – столице искусства, где водятся не только художники, но и те, кто готов оплачивать их труд.
Обнадеживая Поля, Гала не собиралась возвращаться к бывшему мужу. Спустя годы, в одном из своих дневников Дали написал, что в то время он и Гала «вдвоем жили одной только мечтой».
«Целыми днями Гала пропадала у торговцев красками, антикваров и художников-реставраторов, скупая у них кисти, лак и все прочее, что понадобится мне в тот день, когда я, перестав, наконец обклеивать свои полотна лубочными картинками и бумажными обрывками, всерьез займусь настоящей живописью. Словно мать страдающему отсутствием аппетита ребенку, она терпеливо твердила:
– Полюбуйся, малыш Дали, какую редкую штуку я достала. Ты только попробуй, это ведь жидкая амбра, и к тому же нежженая. Говорят, ей писал сам Вермеер».
Примкнув к обществу сюрреалистов, среди которых были Эрнст Макс, Поль Элюар, Андре Бретон, Сальвадор изо всех сил старался
– Ты видел его последние работы? – кипятился Бретон, встречая Поля в дверях.
– Нет. Что-то интересное?
– Если я начну пересказывать подробности, тебя стошнит. Он мастерски владеет техникой, но содержание… Дали, случайно, не копрофаг?
– Ах, ты об этом, – Поль с наслаждением выдохнул облако сизого табачного дыма. – Не думаю… Гала рассказывала, что все его странности от фобий. Мальчик боится смерти, болезней, часто подвержен депрессиям. Отсюда то, что ты видишь.
– И все равно… Это слишком.
«Сюрреалисты проявили известную терпимость к моим скатологическим сюжетам. Зато, объявили вне закона, наложив табу на многое другое (…) Изображать кровь мне разрешили. По желанию я даже мог добавить туда немного экскрементов, но на экскременты без добавок я уже права не имел. Мне было позволено показывать половые органы, но никаких анальных фантазмов. На любую задницу смотрели очень косо. К лесбиянкам они относились вполне доброжелательно. Но совершенно не терпели педерастов».
Полагая, что сюрреалисты должны превыше всего остального ставить освобождение человека от рационализма, не связывая себя моральными и эстетическими ограничениями, Сальвадор раздражался. Ему мешали свободно мыслить, творить, демонстрировать глубины своего подсознания, исцеляться от страхов и терзаний. К тому же, с каждым днем цензура Бретона и его товарищей, как казалось Дали, становилась всеобъемлющей.
«Мне надо было найти противоядие, поднять знамя против плодов духовного рабства и узости мышления. У меня появилась идея бросить против диких предметов декадентский предмет, цивилизованный европейский „стиль модерн.(…)Напрасно пытался я вдолбить сюрреалистам, что все эти скатологические детали могут лишь принести удачу всему нашему движению. Напрасно призывал я на помощь пищеварительную иконографию всех времен и народов – курицу, несущую золотые яйца, кишечные наваждения Данаи, испражняющегося золотом осла, – никто не хотел мне верить. Тогда я принял решение. Раз они не хотят г…, которое я столь щедро им предлагаю, – что ж, тем хуже для них, все эти золотые россыпи достанутся мне одному. Так что знаменитую анаграмму „Avida Dollars“, „Жажду долларов“, старательно подобранную Бретоном двадцать лет спустя, можно было бы с полным правом провидчески составить уже в то время“.»
Не вдохновленная созерцанием отображенных на полотне экскрементов, Гала морщилась, давая понять Дали, что он перестарался. Но она и ограждала «малыша» от разъедающих его нервную систему ненужных переживаний, напоминая, что общение с Полем и его друзьями необходимо им для дела. Если же говорить о внутреннем мире Дали, то…
«Гала предупредила меня, что залог моей силы состоит в том, чтобы держаться на равной дистанции от всех без исключения художественных и литературных течений».
Регулярно наведываясь в музеи и встречаясь с галеристами, приглашая в гости состоятельных коллекционеров, наводя мосты с ценителями искусства и теми, кто считал себя таковыми, русская девочка без устали рекламировала творчество удивительного испанского художника-сюрреалиста Сальвадора Дали.
– «Приспособление и рука». Взгляните на этот эксперимент с геометрическими формами. А это полотно написано в кубистической манере, «Плоть на камнях».
Не понимая, что именно изображено на холстах, представленных мадам Элюар, гости не решались выказать свое невежество, восторгались и… приобретали картины. Дальше всех в своей любви к искусству и желании идти в ногу со временем зашел виконт Шарль де Ноайя.