Мой муж — зомби
Шрифт:
Он резко замолчал, и я повернула голову. Взгляду предстал лишь его ровный профиль с острым носом и высокими скулами. Только очевидное напряжение в плотно сжатой челюсти и дёрнувшийся кадык выдал, насколько важным было него слово «мама».
Я тяжело выдохнула. Для меня такие чувства — что-то чужое и дикое. В комнате повисло неловкое молчание, и через пару тугих ударов пульса я со скрипом осознала, почему: Матвей сказал о ней в прошедшем времени. В Бенине его не ждали пирожки из папайи и кокосовое молочко из рук мамы. Сдаётся, что люди, у которых ещё жив некто настолько дорогой, не становятся
Я всё смотрела на него, не испытывая капли смущения разглядывала пряди слишком сильно отросшей чёрной чёлки и изгиб бровей. Даже приподнялась на локте, с прищуром ожидая, когда он сам созреет для продолжения: чего-то, что поставит точку в вопросе доверия к нему. Пальцы закололо странным желанием провести ими по линии этого квадратного подбородка.
— Так в чём же тогда твоя выгода? — не выдержав, решилась я спросить. — Барон не приказывал тебе оживлять Вадима, ты придумал это сам. И плату тоже назначил сам. Деньги ты отдашь больным бедолагам Африки, значит, дело в желании? Загадаешь потом, чтобы я отписала тебе всё наследство Вадима?
Его отрешённый взгляд сфокусировался на моём лице — в болотной радужке вспыхнула искра азарта. Кривая ухмылка исказила губы, и я вздрогнула — резко захотелось отползти подальше. Прелый аромат сушёных цветов стал ощущаться сильнее.
— У тебя всё сводится к деньгам и выгоде, — констатировал Матвей, но как-то без обличающего тона: просто фактом.
— Такова жизнь, — пожала я плечами, не став отрицать очевидного. — Или имеешь ты, или поимеют тебя. Поверь, я хорошо это усвоила. Особенно когда за пару месяцев большая часть друзей превратилась в ублюдков, пытающихся меня «снять» для своих развлечений.
— Значит, у тебя просто не было друзей. Или твоя жажда наживы сама написала на тебе ценник. Будь честна — ты в итоге продала себя, пусть и задорого. Изображала любовь к тому, кто был безразличен — это и есть проституция.
Я нахмурилась и резко села на кровати, стараясь больше на него не смотреть. Матвей говорил тихо, без попытки пристыдить — но как раз так у него и получилось вызвать все неприятные воспоминания. Про то, как однокашники, которые раньше и не вздумали бы меня лапать, после маминой смерти разом стали запускать руки под платье на каждой тусовке. Как каждый чёртов самец вокруг меня уверовал, что я беззащитная лань, готовая на всё ради святого покровительства мужчины. И как мне приходилось им подыгрывать, чтобы вытащить Женьку из долгов. Как я терпела чужие ненужные касания на теле. Терпела слюнявые поцелуи Вадима и даже готовила себя к мысли, что буду вынуждена с ним спать.
Скоро всё это закончится. Я буду жить в счастливом одиночестве, скупать все новые коллекции Ив Сен-Лорана до поступления в бутики и пить шампанское, не вылезая из ванной. И больше в жизни не позволю никому считать себя беспомощной.
Да пусть Вадик хоть сгрызёт мою печень. Оно того стоило.
— Ты уже сделал обо мне все возможные выводы, — глухо подвела я итог тяжёлому разговору, поднявшись с кровати и встав лицом ко всё ещё лежащему Матвею. — Дешёвая меркантильная сука. Ну и ладненько: ты тут не для того, чтобы я тебе угождала. И чтобы дальше не было неприятных сюрпризов, будет отлично, если ты прямо сейчас озвучишь своё
— Ты немного торопишь события, — хмыкнул он, окинув меня придирчивым едким взглядом. — Но в целом, у нас и впрямь не так много времени — пора заняться делом.
Я вопросительно подняла бровь: мол, рожай уже быстрее. В голове вертелись сотни вариантов того, что он мог бы захотеть: заставить меня пройтись голой по площади, каждое утро приносить завтрак ему в постель или отрезать себе палец — мало ли, какие ещё вуду-ритуалы у него на уме. Пока Матвей нарочито медленно вставал с постели и приглаживал взлохмаченные вихры, я успела придумать всё самое дикое.
Но точно не ожидала, что он протянет руку, кончиками холодных костлявых пальцев коснётся моего плеча и, чуть наклонившись ко мне, шепнёт:
— Моё желание — нарисовать тебя, Юля.
А потом мой и без того частивший пульс подпрыгнул к горлу, перехватил дыхание. Тук. Тук. Куда-то в висок, в кончики пальцев на ногах, разнося жар по телу и волну слабости в колени. Прело-цветочный запах ядом забрался в нос, записался на корочку мозга и…
И я поняла, что мне конец.
Глава 9
Поездка в салон за новым маникюром и массажем, обёртывание шоколадом, разминка в тренажёрном зале — в остаток дня пошли все средства, лишь бы вернуться домой к ночи и больше не столкнуться с Матвеем. Я даже забила на то, что должна играть озабоченную здоровьем мужа жёнушку, когда под предлогом покупки лекарств улепётывала к машине Женьки.
Помогло ли это бегство и экстренный курс спа-процедур отделаться от напряжения, захватившего каждую клеточку тела? Ни капли. Насмешливые болотные глаза преследовали на каждом шагу, а прело-цветочный запах облепил рецепторы хуже паутины. Я почти не слышала слов ни массажистки, ни мастера маникюра, и только рассеянно кивала невпопад.
Моя попытка отшутиться от заявления Матвея — «Ты что, фанат грёбанного «Титаника»?» — казалась глупой и провальной. Ведь у самой немели колени от мысли, что он и впрямь заставит меня позировать голой. Казалось бы, ну и что такого? Это определённо не самое худшее, что он мог загадать. Работа натурщицей — пфф, какая жалкая ерунда. Как будто я не участвовала в сотне фотосессий едва ли не с пелёнок.
Так я себя уговаривала до самой ночи, но глаз сомкнуть не могла долго. Пыталась найти подвох в этом диком желании. Когда кто-то мог потребовать у тебя вырезать почку и сожрать, а вместо этого просит всего лишь позволить нарисовать портрет — на такое должны быть весомые причины.
И логичной выглядела лишь одна: он запал на меня, как бы ни пытался это отрицать. Бедолага. Искренне его жаль, но чтобы я хотя бы допустила мысль об отношениях с подобным парнем, мало красивого тела и притягательной мордашки: к этому должны прилагаться солидные счета в Швейцарии.
В итоге всех раздумий мне снилось, как Матвей взял кисточку в руку, украшенную пауком на тыльной стороне ладони, и вместо холста принялся рисовать прямо на мне. Щекотно, влажной краской, не разрывая тяжёлого зрительного контакта выводил узоры вокруг ключиц, а я почему-то не могла дышать. Цветные капли текли в ложбинку груди, пускали мурашки по коже..