Мой немой Афган

Бережков Алексей

Но человек хороший, добрый, отзывчивый. Учил играть на гитаре солдат, в свободное время, вечером, устраивал по моей просьбе и совместно с замполитом роты концерты и лекции. В однообразии боевой жизни солдатам да и офицерам эти концерты нравились, а те, кто в это время находились на боевом дежурстве в городе, просили для них повторить, пусть даже и за счет сна и отдыха. Потом УАЗ сломался, полетел задний мост, наступила для водителя полоса ремонта. Солдаты шутили, что он специально сломал машину, чтобы не ездить под пулями.

Так и чередовались поездки с ремонтами, обстрелы с относительно спокойной жизнью. А однажды вечером, после вечерней поверки, прибежал замполит и доложил, что с водителем стало плохо, потерял сознание, видимо, сердце. Когда я примчался в палатку, там уже находился командир отделения, сержант, делал ему искусственное дыхание. Я принял решение доставить афганских докторов из больницы. Везти в наш госпиталь было долго и очень опасно, я связался с губернатором, и он дал команду выделить

врача и фельдшера с кислородными баллонами. Привезли двумя БМП, несколько раз машины обстреливали, так как был поздний вечер и в городе находились душманы. В общем, как ни старались – искусственное дыхание, массаж сердца, кислород, – ничего не помогло, через 50 минут доктора сказали, что бесполезно, он умер. Солдаты пытались надавить на врачей, обвиняли, что не хотят вылечить, но я и сам видел, что все кончено. Доложил наверх, предположил, после краткого расследования, что сердце молодое, неокрепшее, может, и больное, не выдержало череды смен стрессов и покоя. Я не был полностью в этом уверен, что-то меня настораживало, хотя все произошло почти на глазах замполита. Ночью, часа в три, я встал и решил осмотреть тело, которое находилось в караульном помещении. Я думал, что если были какие-то побои, то они должны оставить следы, но тело было чистое, без ссадин и синяков. На следующий день приехал следователь, проводил разбирательство, мы все попрощались с покойным как с солдатом и товарищем, погибшим в бою. Следователь забрал тело, которое потом самолетом отправили в Кабул для медицинского обследования, вскрытия и установления причин смерти. Недели через две мне сообщили, что уголовное дело закрыто: вскрытием установлено, что смерть наступила от внезапной остановки сердца, вызванной хронической сердечной болезнью с детского возраста и пережитых стрессов и нагрузок. Также было сказано, что военно-врачебная призывная комиссия не могла определить болезнь сердца без специального обследования, а жалоб от призывника не было. Казалось, на этом все и закончилось.

Прошел почти год, наступила весна 1982-го, а с ней и увольнение солдат, отслуживших два года. Ко мне, уже начальнику штаба батальона, обратился сержант, командир отделения, оказывавший первую помощь и делавший массаж сердца и искусственное дыхание, и сказал, что это он убил водителя, по неосторожности, ударив его кулаком в грудь. Этот сержант был одним из лучших младших командиров и бойцов, воспитывался в детдоме, женился перед армией на однокласснице, у него родился сын, когда он уже служил. На операциях отличался особым мужеством и храбростью, был представлен к медали и ордену. До отъезда в Союз оставалось два дня. Сознаюсь, совершил должностное преступление, стал его отговаривать писать официальный рапорт. Я думал, что война уже отняла жизнь у одного молодого парня, а сейчас ломает судьбу второго. Мои уговоры ни к чему не привели, я даже позвал капитана-следователя, с которым дружил, и ему все рассказал. Поразмыслив, он тоже принял мою сторону. Но сержанта ни в чем убедить не удалось. Он резонно говорил, что совесть замучила, друзья-солдаты не так стали к нему относиться, он уже и смерти в бою искал, но даже ранен не был, все это видели, кто знал, но простить не смогли.

Делу дали ход, сержант был осужден и еще около года провел в тюрьме. Когда его выпустили, он написал мне письмо, что встретился с женой, сыном, устроился на работу и думает навестить родителей погибшего от его руки солдата. Вот такая грустная история о неуставных взаимоотношениях и неутраченной совести.

Глава 8

Ординарцы. Национальности

Как офицеров, так и солдат можно подразделить на тех, кто приспособлен к боевой обстановке, и таких подавляющее большинство, и тех, кто себя в бою не видит и этого даже не всегда стесняется, и это правильно. Как и в жизни, каждый должен заниматься тем, к чему у него лежит душа, к чему более приспособлен, подготовлен, что лучше получается. Сами знаем, что может натворить человек, занимающийся не своим делом.

Наблюдая в различной обстановке людей, обнаружил, что окружающие довольно снисходительно относились к тем, кто честно признался, что «это» он не сможет. Все-таки рядом с собой в бою хочется видеть уверенного, смелого товарища и воина. Ну и тот, кто не уверен в себе, лучше пусть занимается тем, что умеет хорошо, например, готовит пищу или ремонтирует обмундирование и так далее.

В каждом подразделении, от роты и выше, а также у командира отдельно стоявшего в охранении и на блокпостах взвода были так называемые ординарцы. В старой русской армии их называли денщиками. Они были не предусмотрены никаким штатным расписанием, но должностные лица обо всем знали и, к счастью, – хватало ума – не пресекали этого.

Каждый командир (настоящий) определял для себя через минимальное время командования, кто и на каком месте будет хорош в бою, какие особые задачи будет выполнять тот или иной подчиненный, а кого в бой брать нецелесообразно или только в крайнем случае. Последние и назначались ординарцами, поваров (квалифицированных поваров на все заставы, естественно, не хватало) выбирали сами – кто лучше готовит и любит это делать и т. д. Уверен, что это делалось правильно, сколько жизней было спасено

командирами, которые умело вычисляли не приспособленных к бою людей. И вообще, существовало немало небоевых должностей, на которые необходим был особый отбор. Например, работа в морге. К сожалению, приходилось посещать это заведение не раз, в основном для опознания погибших военнослужащих, или для уточнения причины гибели (например, из какого оружия было нанесено смертельное ранение), или для прощания с друзьями. На работу в морг назначить по приказу невозможно, там смогут трудиться люди особого склада характера, наклонностей, умеющие работать в такой обстановке. Так что на войне любой хороший специалист в своей сфере всегда вызывает уважение окружающих его людей.

Теперь о национальности. В Афганистане служили военнослужащие всех национальностей, которые проживали на территории СССР. Отметить и выделить какую-то особо не могу. Рота, которой я командовал, на 70 % была призвана из Казани и Татарстана, бойцы просто замечательные, и не показной лихостью, а мужской мужественностью. Кстати, в призыве из Татарстана были и татары, и русские. Механик-водитель БМП, татарин, во время ночного боя в городе, когда оперативная группа в составе взвода пробивалась к блокированным душманами царандоевцам, получил тяжелое ранение в ноги. Это был выстрел из гранатомета. Ноги ему ампутировали чуть ниже колен. Месяца через три я получил от него письмо из Казани примерно следующего содержания: «Я очень рад и счастлив, что родился и вырос в СССР, несмотря на то что у меня нет ног, я смог поступить в КГУ на исторический факультет, спасибо Вам, что вытащили меня из БМП и вовремя доставили в медсанбат, и спасибо стране за то, что не бросила и дала возможность инвалиду учиться и получить высшее образование». Ни строчки упрека за то, что воевал и стал инвалидом; да страна должна перед ним на коленях стоять, выпрашивая прощение и объясняя, зачем, почему и во имя чего он оказался в чужой стране, а ему, инвалиду, и другим «афганцам» в начале девяностых говорили «мы вас туда не посылали» и презрительно называли убийцами и «цинковыми мальчиками».

Командир 1-го взвода был киргиз, старший лейтенант, лучший командир взвода в батальоне, одним из первых в полку был награжден орденом. Командир 2-го взвода, узбек, выпускник алма-атинского военного училища 1980 года, храбрый, иногда, как говорят, «любящий помахать шашкой», но честный и мужественный офицер. После Афгана, во время событий в Фергане, работая в военкомате, добровольно пошел в заложники, чтобы за это освободили женщин, мужчин и детей. Его друг, однокашник по училищу, командир взвода, таджик, стал Героем Советского Союза. Третий выпускник этого же училища, украинец, в полку имел славу одного из самых боевых, храбрых и удачливых командиров. Было им в это время по 22 года. Мой командир 3-го взвода, старший лейтенант, русский, выпускник московского военного училища, добился отправки в Афган, писал рапорты, не хотел прятаться за спину отца-полковника. Очень чистый, честный и храбрый человек, погиб в октябре 1982 года под Айваджем, прикрывая отход своих товарищей. Заместитель начальника штаба батальона, капитан, якут, полгода выполнял задачу по сопровождению колонн, находясь старшим в автомобиле с зенитной установкой ЗПУ-23-2 в кузове, так как не хватало БМП и БТР для выполнения всех задач. В полку их звали «смертниками», настолько была опасной эта задача, а защита – бронежилет и дверь автомобиля. Замполит роты, старший лейтенант, русский, во время боя под Ханабадом вытаскивал из танка раненых солдат, танк горел, мог сдетонировать в любую секунду, получил тяжелое ранение, но спас весь экипаж. Примеров множество, когда храбрость и мужество показывали и ингуши, и евреи, и туркмены, и башкиры, и многие, многие другие. Меня прикрыл от пули, а сам погиб чеченец.

Конечно, сейчас, спустя тридцать лет, воспоминания не так остры, как правило, плохое забывается, остается только хорошее, в каком-то смысле начинаешь идеализировать дорогое тебе прошлое. Собрался писать только то, что хорошо помню, и так, как я это лично воспринимал: помню много героических поступков, мужского отношения к профессии, помню и глупости, и трусость, и временную слабость, помню пьяных дураков и многое другое…

Глава 9

Награды

Яне знал офицеров, которые ехали в Афган только за наградами. Возможность получить должность, попутно выполняя свой интернациональный долг, – да, рассматривалась, но за орденами и медалями – слишком сомнительная лотерея. Мысли, конечно, имеются, что было бы не лишнее, ведь награждение различными знаками отличия за успехи в боевой и политической подготовке является неотъемлемой частью воинской службы. Поэтому почему бы и не помечтать, что вернешься из Афгана и вся грудь в орденах и медалях: почет и уважение и посрамление тех командиров, кто в тебя не верил, не доверял и не назначал на вышестоящие должности. Сразу вспоминается А. Твардовский, его «Василий Теркин» и рассуждения о наградах. Эти мечты и мысли, как правило, у многих проходили в первые дни войны, когда понимаешь, что думать о том, как совершить подвиг и получить орден, глупо и небезопасно. Больше думаешь о том, как выжить, возвратиться домой живым и не инвалидом, как не осрамиться перед подчиненными, товарищами и командирами, как все сделать с честью и на совесть.