Мой ненастоящий
Шрифт:
— Не надейся, — рычу из последних сил, — я не скажу ни слова из вашего бреда. Не буду врать.
— Значит, «бережно» отменяется, Марго, — тон моего врага становится совершенно равнодушным, — ты передумаешь. Я тебя заставлю.
Он не сомневается. И не собирается останавливаться. Кажется, деньги действительно немаленькие.
Это последнее, что я успеваю подумать.
Сильный, хлесткий удар по голове швыряет меня назад. Лопатками об пол.
В ушах звенит от боли. Из-за этого звона я даже не осознаю
Один — достался мне.
Второй — могучий, страшный, громкий — входной двери…
25. Влад
— Артур, ты что, коллекционер? Все, мать твою, пробки на себя собрать решил?
Водитель виновато втягивает голову в плечи, ощущая, что я очень близок к той грани, после которой могу только убивать и раскатывать людей в блинчики.
Я ненавидяще смотрю на светофор, слишком медленно перемигивающий с красного на зеленый.
Слишком долго.
Сколько можно еще?
Нужно было ехать одному. Так было бы быстрее!
Первый побег Маргаритки отдавался во мне азартом охотника, этот — холодным предчувствием какого-то дерьма. И избавиться от него никак не получается.
Мы потеряли слишком много времени на отвлекающий маневр Городецкого, передавшему телефон Цветочка какому-то своему приятелю, пустившемуся петлять по Москве и водить меня за нос.
Мы его перехватили, хоть это и была ушлая и вертлявая тварь!
Теперь одним бывшим другом у Городецкого больше. Сомневаюсь, что приятель простит Городецкому то, что по его вине ему сломали руку.
Звонок раздается не то чтобы вовремя, но все-таки кстати.
Информационник в кои-то веки явился с новостями. Я уже почти спланировал приказ на его увольнение, как самого лютого тормоза моей конторы.
— Ну, — рявкаю в трубку, намекая чтоб говорил сразу. Без долгих предисловий.
— Два миллиона, Владислав Каримович, — торопливо сообщает мне Паша, — вчера поступили на его счет.
— Кто переводил? — обрубаю лишние объяснения. Зная Пашу — он сейчас именно в них и ударится. — Только не говори мне, что ты это не пробил.
Нет, вряд ли это Сивый. Слишком дорогое вложение. Да, взять с меня можно больше. Но для этого ублюдка — неоправданный риск. Только если у него будут гарантии того, что деньги окупятся и самому Федору Михайловичу точно ничего не будет.
— Михальчук. Лана Михальчук.
Я сбрасываю, невидящими глазами глядя в окно машины.
Звездочка ж ты, папина, что ж у тебя настолько мало мозгов-то, оказывается. Я надеюсь, ты все-таки достаточно умна и с головы моего Цветочка не упало ни волоса. Потому что иначе…
— Владислав Каримович, прога, — воет водитель и я, приходя в себя, разжимаю пальцы на телефоне. Стекло на дисплее треснуло, до того сильно я его
Ну, Городецкий…
Вот ведь крыса. Жирная, мной же выкормленная крыса! Я ведь его ценил — этого циничного, исполнительного, педантичного ублюдка. Я предполагал, что плачу ему достаточно, чтобы он был мне верен, но, оказывается, нет.
Только бы и с ключами не вышло такой же лажи, как с телефоном.
Нет.
Мы паркуемся в узком неудобном дворе, и только выскочив из машины, пока вылезают из фургона мои ребята, я примечаю дорогую тачку среди кучи дешевых машин. Двоих бугаев, караулящих у двери и набычившихся, стоит мне только повернуться в их сторону.
— Работайте, ребята! — выдыхаю я, будто спуская свору своих псов с поводков быстрым движением. Обычно я просто доволен своей привычкой быстро намечать и реализовывать планы. Сегодня — я ей чертовски рад.
Хорошо, что я не отпустил домой оперативную группу.
Хорошо, что не понадеялся на то, что Городецкий окажется один.
Хорошо, что пообещал тройные премиальные ребятам, поэтому они с искренним удовольствием раскладывают на асфальте двоих мордоворотов, «абсолютно случайно» оказавшихся у двери нужного мне подъезда.
В сопровождении двоих свободных ребят я и оказываюсь в темном подъезде.
— Этот этаж, — останавливаю я рванувших было наверх мужиков. На экране локатора полыхает красным степень близости — несколько метров. Я провожу телефоном влево — к дальней двери. Метраж увеличивается.
— Ломайте, — я киваю направо.
Очень сомневаюсь, что там меня ждет бабушка-старушка, которой я устрою инфаркт.
А квартирку Лана могла найти и понадежнее — мои ребята вышибают дверь этой с третьего удара.
Я оказываюсь внутри. Обостренным уже почти до звериного чутьем чую в воздухе легкий запах кокоса. Её простенького, легонького геля для душа. Здесь! Точно здесь.
Слышу крик. Тонкий, болезненный, отчаянный. Её крик! В комнате слева.
Я шагаю туда и сразу вижу Цветочек — забившуюся в угол за шкаф, держащуюся за левую часть лица. Не в силах прикрыть расползающийся по её щеке багровый синяк.
И вся моя ярость, вся тревога за эту безмозглую девчонку поднимается в цунами концентрированного гнева.
Кто это сделал — все что я хочу знать. Только скажи, Цветочек, а я принесу тебе голову этого урода.
Она смотрит на меня своими огромными, такими мертвыми глазами. Я вижу, как шевелятся её губы. И только потом сквозь рев своей ярости слышу её предупреждение.
— Сзади!
Успеваю уйти влево, вывернуться из захвата, которым, видимо, хотел хотя бы частично придушить меня Городецкий, притаившийся за дверью.