Мой огненный ангел
Шрифт:
Тарасовский период знаменателен тем, что людей в приходе было очень мало (по сравнению с последними годами его служения там), и нам, учащимся, о. Александр уделял много времени. Можно было ходить с ним по тропинке до платформы и обратно сколько угодно и рассказывать все свои школьные глупости. Нам и в голову не приходило, что у него есть более важные дела. Если мы уставали стоять на службе, — лазали на колокольню; там были голуби, и мы, все в пыли и паутине, спускались к помазанию, а потом лезли обратно, чтобы дождаться о. Александра и идти вместе на электричку. И он ни разу не сделал нам замечания. Только мама ахала, увидев мой помятый и грязный вид, и спрашивала, где же это я была. На что я гордо отвечала: «Мы с Татой были на всенощной в Тарасовке у отца Александра».
Тата Голубцова. 1960 г.
Мы всегда старались провожать о. Александра на электричке после службы. Но однажды мы ошиблись и решили ехать вдогонку. Нас было трое: Серёжа Голубцов, Алик Ларин и я. Мы приехали в Семхоз, дошли до дома, всё уже было закрыто, но не ехать же обратно, не повидав батюшку! Мы, подсаживая друг друга, перелезли через забор, ухнули в сугроб и в таком виде — два Деда Мороза и Снегурочка — заявились. Батюшка нас напоил горячим чаем, угостил, не ругал. И сказал, что скоро будет исполняться «Всенощная» Рахманинова на Ордынке, и хор замечательный там, и хорошо бы, чтобы мы, будущие музыканты, знали эту музыку и сходили бы на всенощную с партитурой. Мы сказали, что у нас её нет, батюшка обещал достать и в назначенное время дал мне её на месяц. На всенощной мы были с Серёжей Голубцовым и Аликом Лариным, партитуру делили на троих; и сама музыка, и партитура, и пометки в ней произвели на нас неизгладимое впечатление. И потом в течение десяти, а то и больше лет я всегда ходила на Ордынку в храм Всех Скорбящих Радости и на «Всенощную» Рахманинова, и на «Литургию» Чайковского.
«Мне минуло 16 лет…» 1962 г.
Иногда отец Александр собирал нас всех вместе в доме архиепископа Сергия Ларина. Там было двое детей — Алик и Коля, дети Голубцовы и мы с сестрой. Получилась целая музыкальная компания (все мы учились вместе в музыкальной школе).
15 лет. 1961 г. Фото Алексея Белугина
В один из приездов в Тарасовку о. Александр познакомил меня с Олегом Степурко. И даже теперь, через столько лет, образ о. Александра всегда «сообщается» у меня с Олегом.
Почему-то я прозвала нас с Олегом «часовыми любви». Это потому, что Олег стоял как вкопанный на службе и какой-то мешок всегда лежал у его ног (наверное, это была мягкая сумка или рюкзак). Приезжая в храм, я видела только Олега, неизменно стоящего примерно на одном и том же месте, отмечала про себя, что часовой приехал, и становилась чуть сзади, стараясь принять такую же позу. «Часовые любви». Остальные прихожане, редкие бабуленции, стояли кто где и очень интересовались молодыми. С появлением Олега прекратились мои провожания о. Александра до платформы — я уступала ему, так как он из Москвы, а я надеялась увидеть батюшку у Лариных и отвести душу.
Играет Олег Степурко
К Лариным батюшка заходил часто, там его очень любили и звали «равви». Особенно его любила Молодаша и всем, чем могла, помогала ему. Она из Челюскинской пешком шла в тарасовский храм, брала с собой хозяйственную сумку, чтобы унести как можно больше книг, если в храме предполагался обыск, а батюшкины рукописи и книги некуда было
Нина Григорьевна (Молодаша)
Я дружила с Аликом Лариным и, приезжая к нему в гости, часто видела там батюшку. На таких встречах всегда удавалось поговорить в непринуждённой обстановке. Кроме того, батюшка бывал у Лариных на праздниках. У них была большая семья, отмечали и дни Ангела, и дни рождения, и все церковные праздники. Молодаша устраивала большие молодёжные застолья и всегда звала отца Александра, чтобы он побыл и поговорил с нами.
Именины владыки Сергия Ларина и Сережи Голу6цова. В доме у Лариных. 8.10.1966 г.
Из ярких воспоминаний о тарасовских прихожанах остаётся Вадим Тарасов (ныне покойный), тоже «часовой любви» и тоже с мешком (рюкзаком) у ног. Он много фотографировал батюшку, но тогда как-то не было принято просить подарить фотографию. Теперь многие его фотографии о. Александра попали в книги, но есть лучшая (уже одна из поздних) — это фотопортрет. Он висит во многих домах, у меня тоже, но самый большой и прекрасно оформленный — у моей крестницы Лены и её мужа Олега. Когда прихожу, сажусь под ним, в то же кресло, в которое любил садиться о. Александр. И батюшка незримо входит в комнату, освещая всех своей улыбкой.
1979 г. Фото Вадима Тарасова
Тётя Вера и писатели
Узнав, что Ахматова жива и Пастернак жив, я упросила свою тётю, сестру мамы Веру Дмитриевну Кузьмину, которая только что защитила докторскую по литературе, показать мне «живых классиков». Она согласилась, и мы с ней вдвоём ездили в санаторий «Болшево» к Ахматовой и в Переделкино, где жил Пастернак.
Вера Дмитриевна Кузьмина
Когда мы пришли в санаторий, Ахматова сидела в большом кресле на веранде. С гладкой причёской, строгая, неприступная. Вера Дмитриевна подошла к ней, говорила недолго о чём-то, а потом махнула мне рукой, чтобы я подошла. Я подошла и поклонилась, как иконе, в пояс. Еле заметная улыбка скользнула по губам Анны Андреевны. Потом она царственно повернула голову и прикрыла глаза. Мы отошли.
Б. Л. Пастернак, А. А. Ахматова
А к Пастернаку нас вообще не пустили. Он был очень болен. Зато я знаю роман его жизни, как свою жизнь. И если у меня что-то в любви было необыкновенное, я всегда перед о. Александром как бы оправдывалась: «А вот у Бориса Леонидовича…» На что он с юмором говорил: «Что можно кесарю, нельзя слесарю…»
Храм «Всех скорбящих Радости» на Ордынке
Нина и Вера Фортунатовы с тётей Верой Дмитриевной Кузьминой. Болшево. 1961 г. Поход в санаторий «Болшево» к Ахматовой