Мой огненный ангел
Шрифт:
Венчание Оли Трубачевой и Валентина Никитина. 1973 г. Венчает о. Владимир Смирнов.
Я всё подробно описывала отцу Александру, и никогда при встрече ни одной нотки обиды не прозвучало у него, а только радость. Он всегда говорил: «Я спокоен. Вы в надёжных руках». Но я-то хотела у него венчаться! А сдвинуть с места упорство Николая никак не удавалось.
Со временем Лена Васильева познакомила Олю Трубачёву с Валентином Никитиным. Но Оля с Валентином венчались значительно позже нас.
Справа
Отец Всеволод назначил наши два венчания, моё с Николаем и Саши с Леной, на начало февраля 1970 года. Это была как раз «пересменка» для отца Александра. Он служил последние дни в Тарасовке, а с 12 февраля 1970-го — уже в Новой Деревне близ Пушкина.
Венчание Саши и Лены Рябиковых было 7 февраля, в день престольного праздника храма — чудотворной иконы «Утоли моя печали». Два венчания подряд отцу Всеволоду выдержать было тяжело, а «вместе» мы почему-то не хотели. И наше он назначил на 8 февраля, день памяти святых супругов Ксенофонта и Марии. Я не знала, сколько народа было у Саши с Леной, так как мы готовились к своей свадьбе. Но на нашем венчании с Николаем Васильевичем была «вся Москва». Храм был набит битком, как на Пасху.
Свадьба Лены Васильевой и Саши Рябикова
Поскольку тогда венчания были редкостью, и всё больше «тайные», я решила осуществить «проповедь венчанием»: позвала всех неверующих друзей, подруг, знакомых, сотрудников, соседей. Кроме этого, были все верующие друзья, вся родня, все папины и мамины друзья со своими знакомыми. Шаферами были Сима Соколов и Алик (Альвиан) Ларин (оба нынче покойные), а также Коля Соколов, Сергей Драгунов, Сергей Богданов, Сергей Малкин. И такая сила, уверенность и радость исходила от этих шестерых богатырей! Сама же я плакала всё венчание, будто с жизнью расставалась.
Нина и Николай Дубянские
Отец Всеволод, видя такое стечение народа, сказал длинную и очень проникновенную проповедь. Как сейчас помню: о венцах царственных и о венцах мученических, о мистическом смысле обручального кольца как символе вечности.
Сима Соколов уронил моё обручальное кольцо с блюда при передаче батюшке и долго искал его на полу. Из-за этой паузы хору пришлось петь дополнительный концерт. Надо сказать, что тогда в Кузнецах был один из лучших правых хоров в Москве, может и самый лучший. Управлял им Валерий Ушаков. А соло сопрано — ангельский голос его жены Лили.
Все, ранее бывшие неверующими, присутствовавшие на венчании, были потрясены и храмом, и отцом Всеволодом, и его проповедью, и самим таинством, и хором, и голосом Лили. Так что «катехизация» через венчание состоялась. Многие остались в этом храме и у отца Всеволода навсегда.
А сама свадьба у нас была домашней и совсем скромной. Ну сколько может вместить наша квартирка в 28 кв. метров. Все стояли, сесть могли только пожилые люди. Меня попросили сыграть на фортепьяно, и я играла почему-то «Херувимскую песнь» и опять плакала. Так много, как на собственной свадьбе, я не плакала уже никогда. Только на его похоронах.
А через много-много лет в этой же маленькой комнате, всего с двумя свидетелями (Андреем Ерёминым и братом моего второго мужа отцом Михаилом Депутатовым, тоже чадами батюшки), меня венчал второй раз, по чину о второбрачных, отец Александр Мень.
Материнство
Сына
Ванечка, 1976 г.
Последний раз перед родами я была в Новой Деревне на Крещение 1972 года. Я уже по рассказам знала, что в роддоме всё снимают, не разрешают даже крестик оставить, и это обстоятельство меня очень тревожило. Я не могла расстаться с крестиком! В то время у меня ещё были косы. И отец Александр, узнав, что я волнуюсь и не хочу идти без крестика, хитро улыбнулся и сказал: «А есть же выход! Вы зашейте крестик в узкую ленточку и вплетите её в косу, а косу уложите в пучок. Никто не догадается!»
Так никто и не догадался, и крестик, и образок Божией Матери были со мной в лентах в роддоме. Роды были тяжёлыми, но мы остались живы, слава Богу! Только очень долго находились в роддоме — с февраля до середины апреля. Письма отцу Александру и отцу Всеволоду я передавала через маму, в окошко, и так же получала ответы и утешения от них.
Нина с сыном Ванечкой
Храм в детстве Вани
Сына мы назвали Иоанном, так как он впервые зашевелился 17 сентября 1971 года, в день праведных Захарии и Елизаветы, родителей Иоанна Крестителя. Сначала я хотела только Митеньку или Надюшу (в честь дедушки или бабушки), но потом решилась на имя Иоанн, хотя у нас в близкой родне не было такого имени, только двоюродный прадед Иван Фёдорович Фортунатов; в его честь названа улица в районе метро «Семёновская».
Муж хотел только Ваню, так как у него уже была Маша, а он мечтал о детях Иване да Марье. Тем более что его друг по университету Иван Латышев назвал своего сына Николаем, а Коля обещал ему назвать своего сына Иваном. Крестили Ванечку в храме Илии Обыденного. Крестил отец Александр Егоров, к которому ходили тогда мои родители и который всегда приходил к моей бабушке Наде. Крёстными должны были стать мой папа и подруга по музыкальному училищу Таня Ильинская. Но Таня внезапно заболела, и на самих крестинах её заменила Наташа Ведерникова, дочь отца Николая Ведерникова.
Всё детство я водила Ваню в храм: и к Илье Обыденному, и в Кузнецы к Николаю Чудотворцу, и в Брюсовский переулок к «Взысканию погибших», и в Новую Деревню. Когда кончился колясочный период, я возила его в Новую Деревню в картофельной сумке-каталке, что доставляло ему большое удовольствие.
Храм Воскресения Словущего в Брюсовском переулке
В московских храмах всё проходило гладко, так как я глаз с Вани не спускала, а в Новой Деревне были два случая, которые запомнили все окружающие, а не только я. Пока я исповедовалась, Ваня тихонько вышел во двор, где играл, играл да и залез в бочку с водой (хотел спрятаться от меня, думал, что бочка пустая). А когда перевалился через край, то оказался в бочке, полной воды, и стал кричать. В храм вбежали люди с криками: «Чей-то ребёнок тонет в бочке!» Кто-то бросился спасать. Мне доставили Ваню, мокрого до нитки, очень испуганного, но живого и здорового.