Мой отец Соломон Михоэлс
Шрифт:
В доме у них животных не водилось, ибо от них, как известно, одна зараза. Правда, временами забегала хромая дворняжка по имени Мирта, и бывало даже, что ее находили спящей в Шлемкиной постели, но случалось это редко и кончалось для Шлемки большими неприятностями.
Иногда, в послеобеденные часы, когда мать и тетушка мирно сидели в гостиной за книгой или вышиванием, а отец, по обыкновению, не выходил из своего кабинета, углубившись в изучение Талмуда, за дверью вдруг раздавался странный звук, напоминающий звук лакающей молоко кошки. Мать в панике распахивала дверь и натыкалась на Шлемку, который, видимо, проверял на родителях свои способности в звукоподражании. Правда, отцу он старался в этих случаях на глаза не попадаться.
После отъезда цирка,
Хаимка не принимал участия в клоунаде, и Шлемка, не желая обидеть любимого брата, по обыкновению всячески старался преуменьшить свой успех. Не обидеть, не показать своего превосходства, заставить человека поверить в свои силы — это умение покоряло в нем всех, кто его знал. Он родился близнецом и зто, видимо, определило его удивительную способность проникновения в сокровенное» Я»другого человека, способность, без которой нет большого актера. Любовь к Хаимке помогала ему в этом — ведь рожденный близнецом, он должен был делить с братом молоки матери, ласку родителей и дружбу товарищей.
В 1905 году кончилась беззаботная жизнь близнецов в их родном городе на берегу Двины. Дед разорился. Лесное дело, которое он унаследовал от своего отца, пришло в упадок. В чем оно заключалось, это дело, я так и не знаю. Была ли это мебельная фабрика, или маленький деревообрабатывающий заводик? Мне почему-то в детстве представлялись плоты, которые гонят по реке. Однако уточнить этот вопрос так и не удалось за всю жизнь. Знаю только, что» делом» дед никогда не интересовался. Изучение Библии и толкование Талмуда целиком поглощали его внимание, и если он отвлекался, то разве что на воспитание сыновей, будущее которых ему виделось, по традиции, в духовных званиях, науке, медицине и юриспруденции. За всеми этими заботами и своими учеными занятиями он не замечал, как хиреет его дело, и в какой-то момент оказался перед печальным фактом банкротства. Не думаю, что дед слишком расстраивался по этому поводу, но с действительностью приходилось считаться, и, отправив старших сыновей учиться за границу, он с младшими перебрался в Ригу. Все братья, чтобы как-то содержать себя и помогать семье бегали по частным урокам. Жили, наверно, очень скудно, но учились, как и в хедере, блестяще. Еще в Двинске у близнецов был учитель, известный поэт и педагог Йоашуа Герцль Гордон. Своему ученику Шлеме Вовси он предсказал будущее великого поэта. В Рижском реальном училище преподаватель литературы предсказал ему будущее великого актера.
А пока он бегал по урокам, прекрасно учился и не оставлял свои шалости, которые, конечно, менялись в соответствии с возрастом.
Благодаря своим незаурядным способностям, мальчики умудрялись давать уроки по любым предметам. Отец преподавал математику, историю и русский язык. А ведь до переезда в Ригу он едва научился читать по — русски. В единственной своей автобиографии, написанной в двадцать восьмом году, он писал: «Лишь в тринадцать лет я начал обучаться русскому языку и светским наукам». Изучение русского языка началось с детской книжки» Нелло и Патраш» какого-то норвежского автора. Мы с сестрой узнали об этом
Как я теперь понимаю, в этой сентиментальной истории была одна тема, до слез волновавшая тринадцатилетнего Шлемку — погибающий от нищеты мальчик только благодаря своему таланту чувствует себя богатым и богатство это мечтает разделить со своим ближайшим другом.
Папа прочел нам вслух весь рассказ. Он говорил, что последние слова Нелло так потрясли его, что он ночами повторял их Мирте, чувствуя себя» безмерно несчастным и богатым одновременно».
И он, действительно, чувствовал себя всегда богатым, даже в тех нередких случаях, когда у нас дома не было ни копейки. У него даже на этот случай существовала теория, что человек рождается либо богатым, либо нищим, и это ни в коей мере не связано с его» карманом».
«Если человек родился нищим, то его не спасут никакие миллионы, — говорил он. — Он всегда будет чувствовать себя нищим, жить, как нищий, трудясь ради накопления, как такового и не получать от этого никакой радости. Он нищ от рождения и умрет нищим, а все его богатства останутся мертворожденными!
Но зато, если ты родился богатым, то неважно, что за душой у тебя нет ни гроша. Ты щедро живешь, щедро помогаешь, и не станешь продавать свое время, если оно тебе нужно для захватившей тебя работы!»
Неудивительно, что сюжет первого, прочитанного им по — русски рассказа произвел на Шлемку такое впечатление, хотя тогда, в детстве, это было лишь неосознанное ощущение силы таланта, как истинного богатства. Но как можно было за два года так постичь чужой язык, чтобы его преподавать? Зная отца, я могу только с уверенностью сказать, что чувство ответственности не позволило бы ему взяться за преподавание предмета, который он не изучил в совершенстве.
После» Нелло и Патраш» последовало увлечение Лермонтовым. А. Штейнберг пишет в своих воспоминаниях о том, как Шлемка, поглощенный своей новой страстью, решил перевести» Демона» на древнееврейский язык, так как был не удовлетворен существующим переводом. И блестяще это сделал. К сожалению, могу полагаться только на оценку Штейнберга, так как сам перевод» Демона» не сохранился.
Отношение отца к языку вообще было удивительным. Несмотря на то, что в жизни он отнюдь не отличался педантичностью, в языке он небрежности не терпел. «Язык — самое гордое творение человеческого духа. Язык — совершенная форма выражения мысли. Что такое родной язык? Мы впитываем его с молоком матери, он проходит через наше дыхание, наши легкие и горло… Надо очень бережно к нему относиться!», — говорил он в одном из своих выступлений.
И он, действительно, относился бережно к языку. К слову. Будь то слово сценическое или слово, произнесенное в жизни.
Л. Леонов в своей статье» Мои встречи с Михоэлсом» писал: «Мне кажется, что выдержки из его суждений о слове, собранные в отдельной статье, могли бы сыграть очень полезную роль для тех современных драматургов, которые относятся к слову небрежно и безответственно».
Один из его друзей, Ю. Завадский, ученик Станиславского и Вахтангова, вспоминает:«… Как великолепно владел он русским языком! Если вас затруднял какой-либо речевой вопрос — ударение, корень происхождения слова, его точный или иногогранный смысл, у Михоэлса вы получали ответ подробный, увлекательный. Михоэлс чувствовал, понимал, знал русский язык во всем его богатстве и красоте».