Мой палач
Шрифт:
Слышу быстрые шаги за углом и замедляюсь, и вовремя, Кирилл едва с ног меня не сбивает, когда грозный, как черт, появляется из-за поворота.
– Я сказал тебе в комнате сидеть, - его раздрадение звучит невнятно, ладонью он закрывает губу.
Догадываюсь, что от Марка досталось и шмыгаю в сторону.
Кирилл танком прет в ванную, с грохотом закрывает дверь за собой.
Выглядываю в прихожую.
На пол опрокинута та уродская скульптура из стальных реек, и с подзеркальника упали фалкончики с духами, один разбился, и в воздухе завис стойкий
Хожу по квартире и распахиваю окна, попутно выглядываю в каждое, и из кухни вижу Марка. Он идет к машине, белая рубашка испачкана чем-то серым, и красным, он останавливается возле белого кабриолета.
И на виду всего двора раздевается, через голову стягивает поло.
Тихо ахаю.
Утро, только мамы с колясками гуляют, и в доме напротив играет громкая музыка, там одно из помещений под спортзал арендовано, в открытое окно доносится голос тренера, там шейпинг, кажется, танцы.
Мамы с колясками и я смотрим на идеальную загорелую спину Марка. Он комкает рубашку и швыряет ее на заднее сиденье, берет целофанновый пакет и рвет его, достает новую белую футблолку.
Животом лежу на подоконнике и качаю головой.
Вот в этом весь Марк, он скорее мне позвонить забудет, чем взять с собой белые шмотки на случай форс-мажора, он на встречу со мной опоздает, но съест свой важный обед из трех блюд, он...
– Аня, - звучит позади негромкий голос Кирилла, и я вздрагиваю, хватаюсь за раму. Пугливо оглядываюсь.
Он тоже переоделся, выглядит спокойным, невозмутимым, как всегда, лишь ссадина на губе напоминает, что десять минут назад он Марка, как котенка, за шкирку вышвырнул.
– Я все уберу, - торопливо заверяю и шире распахиваю окно.
– И пол помою. На два раза.
Кирилл не отвечает, будто не слышит, пристально смотрит, и мне на ум тут же лезет эта картинка, где я голая на кровати, он же все видел, в деталях рассмотрел, я и теперь словно без одежды перед ним стою, такой блестящий у него взгляд.
– Сколько раз у меня сегодня спросят, что с губой, - он поднимает глаза к моему лицу.
– На столько раз и помоешь пол.
Сглатываю.
Он не улыбается, это не похоже на шутку, Кирилл, вообще, шутить не умеет, но я быстро киваю, куда от неловкости деться не знаю, я не хочу с ним разговаривать, мне стыдно.
Мимо него проскальзываю в прихожую.
Нервно кручу перстень на пальце и убеждаюсь что мне пора другое кольцо крутить, обручальное, не зря мама настаивает, что я должна быстрее выйти замуж, жили бы мы с Марком у него - ничего бы такого не случилось.
Наклоняюсь и собираю осколки флакончика, в нос пробивается резкий запах разлитого парфюма, он как концентрированный яд в воздухе, и я морщусь, шмыгаю носом.
Если мы с Марком будем жить вместе, друг к другу привыкнем - он перестанет про меня забывать, все таки жена - это не дочь маминой подруги, это нечто другое, и...
– Твою ж мать, - выплевываю ругательство и вытягиваю осколок, впившийся в палец,
– Ну что ты делаешь, - звучит над ухом насмешливое, мою руку перехватывают.
– Это инстинкт, да? Зализывать раны. Вплетен в нашу ДНК, - говорит Кирилл, и я вскидываю глаза, изучаю его лицо, такое органичное, даже когда он зануду включает и умничает, и с изумлением понимаю, что это ему шарма придает, слушаю его голос.
– На каждый миллитр слюны насчитывается сто миллионов микробов, Аня. Нужно промыть и обработать.
Большим пальцем он надавливает на ладонь.
Его касания странные, непривычные, кожу жгут, и я вырываю руку.
– Знаю я, - грубовато отвечаю и поднимаюсь с пола. Подставляю ладонь под капающую кровь, иду в ванную, и меня преследует глупое чувство, сначала он там кровь смывал, теперь я, а все из-за того, что Марку приспичило заняться утренним сексом в чужой квартире.
Я ему дала понять, что не против, там, на базе.
Но все же это первый раз, и я рассчитывала на романтическую обстановку, а не вот так, второпях.
В раковину стекают розовые струйки, другой рукой шарюсь в шкафчике, достаю бутылек с перекисью. Поливаю палец, смотрю на пузырьки.
Пол помыть столько раз, сколько у него про губу спросят. Не может быть, чтобы он это всерьез.
Выглядываю в коридор и вижу Кирилла с совком и осколками, пристраиваюсь к его шагу, вместе заходим на кухню.
– Мне надо пластырь, где аптечка?
– спрашиваю, пока он вытряхивает совок в мусорку.
Кирилл молча открывает шкаф, достает белый чемоданчик, кивает мне на диван и ставит аптечку на стол.
– Часто ты, пока никого нет дома, приглашаешь сюда мужчин?
– он роется в лекарствах. Мельком смотрит на меня.
– Я никого не приглашала, - бормочу и краснею, его льдисто-синий взгляд меня замораживает, кажется, если задержу контакт, то вот прямо сейчас в криогенной камере окажусь, и засну на сто лет.
– Марк больше не придет. Скоро я перееду к нему, и...
– Давай, - Кирилл берет мою ладонь, хлопвет ей по столу. Пластырем обхватывает мой указательный палец, его руки теплые, как у врача опытные, надежные.
– Знаешь, - говорит он куда-то в сторону, словно и не мне вовсе, тщательно разглаживает пластырь. - Ехал сейчас домой, мимо остановки. А там цветочный ларек. И я тормознул почему-то. Купил. Там не совсем букет. На диване стоит. Глупо вышло. Не видела?
Он отпускает мою руку.
Щелкает аптечкой, отходит. Тянется к шкафчику, и мышцы на широкой спине под рубашкой перекатываются.
Смотрю на свой палец. Вспоминаю, что видела вроде, на диване в коридоре плетеная корзиночка стоит, а в ней Анютины глазки.
Быстро моргаю, жду, когда он повернется.
А он моет руки.
– Никогда не дарил цветы, - говорит Кирилл сквозь шум воды. Упирается руками в столешницу.
– И не надо было начинать. Ты же такая дура, Аня. Что вот ты творишь, скажи?
– заканчивает он.