Мой первый роман про...
Шрифт:
Георгий был нежен, заботлив и участлив, но ни разу за весь день не поцеловал меня в губы. Роман же при первой возможности сделал это, протаранив меня своим языком.
Сейчас сын владелицы Эры скользит глазами по линиям моего рта, заставляя желать его все сильнее, но опять же не делает ни одного шага навстречу…
— Это тебе спасибо. — смущенно отвечаю и тайно жду. — Тогда, доброй ночи, Георгий.
Он чуть хмурится, или мне кажется?
— Доброй ночи, цветочек. — наклоняется, целует в щеку и шепотом, в котором появилась хрипотца, добавляет. — Я подожду.
Закрыв за собой дверь, я сползаю на пол, ощущая в сердце тяжелый мешок затхлого
Почему он поедал глазами мои губы, но не предпринял ни единой попытки распробовать их вкус вживую. Они не оправдали его визуальных ожиданий? Привстав на колени, подползаю к висящему зеркалу и придирчиво изучаю сначала верхнюю губу, затем нижнюю. Не тонкие, довольно пухлые, Юлька любит иронизировать, говоря: «Повезло тебе, колоться не надо».
Вот теперь я сомневаюсь, повезло ли, может ему нравятся по тоньше и по субтильнее… А не мои пельмень-варень…
Встаю, скидываю одежду и направляюсь в душ. Под водой тщательно тру себя, пытаясь вытолкать окутывающее меня чувство неудовлетворения, но более деликатно прохожусь по лицу, желая зафиксировать его прикосновения.
«Я подожду….
Я подожду….
Я подожду…»
Упрямо отзывается в теле.
Неужели он имел в виду, что…
Обмотавшись полотенцем, выхожу из ванной, беру сумку, достаю сотовый и начинаю набирать Юльке сообщение. Затем стираю и решаю, что позвонить — быстрее и надежнее. Но минуту таращусь на Юлькину аватарку и сомневаюсь в правильности предстоящего поступка. Вспоминаю любимую книжную героиню… Разве она бы спрашивала чужое мнение? Разве делать важный для себя шаг нужно исходя из слов, которые выйдут из уст другого? Не важно, подруга, брат, сват … Разве выбор дан как раз не для того, чтобы мы сами его делали?
Мне двадцать пять лет, а я смущаюсь собственных желаний, боюсь быть отвергнутой и еще сильнее боюсь обжечься снова…
Быстро надеваю чистые вещи, спешно сушу волосы, подхожу к двери и, остановившись, начинаю много и усиленно дышать, будто не номер собираюсь покинуть, а намереваюсь выйти в открытое море без акваланга, и сейчас напряженно пополняю в легких запас кислорода.
Когда внутренняя отметка сообщает, что воздуха достаточно и мне не грозит кислородное голодание в ближайшие сто лет, я приглаживаю волосы, убеждаю себя в неуместности макияжа и заставляю себя покинуть башню.
Моя рука два раза стучит в его дверь, но грохот сердца заглушает какие-либо звуки. Мысль бежать сковывает ноги, когда дверь открывается и мы переплетаемся взглядами.
Все слова, которые я еще недавно умела складывать в предложения, застревают в горле, наслаиваясь друг на друга.
Успеваю заметить одурманивающую улыбку на его губах, а затем он делает шаг навстречу и мировосприятие мне изменяет. Остаются лишь ощущения, его губ на моих губах, его одуряющего запаха, его горячих ладоней на моей талии.
Словно издалека до слуха доносится хлопок закрывающейся двери.
Его язык нежно скользит по моей губе, а затем заполняет рот и знакомится с моим, проделывает все настолько мягко, неспешно, чувственно и сладко, что голова перестает распознавать реальность и кружится сильнее, чем от крепкого алкоголя.
Можно ли в одночасье взлететь в космос и дотронуться подушечками пальцев до раскаленных звезд, благодаря всего одному невероятно сладостному и долгому поцелую?
Можно
Смогу ли я когда-нибудь сплести из непослушных букв ковер, чей узор смог бы описать те чувства, которые вспыхивают, разгораясь неиспытанным ранее желанием.
Оказывается, единение губ может быть совсем другим, не бесцветным скользким воспоминанием, не чужим, навязанным инородным вторжением, а невыразимо прекрасным и медовым танцем двоих.
И целовалась ли я раньше?
Что вообще знала о поцелуях и знала ли до этого момента?
Мое тело беззастенчиво тает, словно податливое мороженое, и я, не ощущая ног, готова заскользить на пол, если бы не его крепкие ладони на моей талии. Георгий слегка отстраняется и тут же берет меня на руки. Взгляд серых глаз столь пронзителен и оглушителен в своем неподдельном и искреннем желании, что внутри меня начинают натягиваться тугие канаты, превращающие плоть в напряженный фрегат, жаждущий познать бескрайнее море.
Пара быстрых шагов и мы опускаемся на кровать, на холодные простыни, так сильно контрастирующие с жаром наших тел, проступающим сквозь одежду.
— Цветочек, — ласково шепчет тот, кого совсем недавно я представляла прообразом своего книжного героя, — Не стесняйся говорить мне, как и что тебе нравится. Хорошо?
От его просьбы меня на долю секунды сковывает стеснение и паника. Говорить?
Словами?
Голосом? О том, что нравится мне в постели?
Даже с Юлькой я чаще или, честнее сказать — всегда, выступаю в роли слушателя. Секс с единственным партнером, который у меня до этого был, к сожалению, нельзя сравнить с книгой, затертой от интереса до дыр, где почти на каждой странице у меня имеются закладки или аккуратно вложенные записки… его можно назвать утренней газетой новостей, манящей и недоступной, сулящей новый взрослый мир, а по итогу подарившей разочарование и осознание собственной неполноценности.
А про сокровенные минуты моих одиночных путешествий я бы вряд ли решилась рассказать, ведь они, на мой взгляд, не придают мне в глазах окружающих, особого блеска, а скорее сильнее демонстрируют мою ущербность.
Но он смотрит приветливо и ласково, проникая куда-то в самую потаенную глубину меня, обещая не смеяться, не бранить и не требовать, а лишь искренне попытаться понять… и от этого внутри разливается такое тепло, пропитанное доверием, что, возможно, завтра я пожалею, обожгусь и поняв, как наивно глупа, откликнусь на поразившую меня однажды вакансию «отгоняющий белых медведей» и сбегу на Северный Полюс, но сейчас, в эту самую минуту, мне первый раз хочется по-настоящему обнажиться перед мужчиной. Раскрыться полностью, позволить снять с себя всю въевшуюся шелуху и ощутить себя желанной…
И очень хочется постараться не стать роковым бревном, а подарить ему, если не фейерверк, то хотя бы огненную петарду, яркую и запоминающуюся, поэтому я киваю и тихо прошу в ответ:
— Ты тоже говори мне, — моя жалкая попытка дотянуться до люксового уровня искусительницы спотыкается сразу же, голос получается далеко не ласкающим слух, а отчего-то похрипывает сломанной радиостанцией, и я смущенно заканчиваю, — Как и что тебе нравится…
Самодовольно улыбнувшись, он кивает, приподнимается, одним резким движением снимает с себя серую футболку, обнажая идеальный торс, заставляя мою шею склонить голову чуть влево, а меня зачем-то начать плотоядно покусывать нижнюю губу.