Мой помощник Карсыбек
Шрифт:
Он навсегда запомнил пословицу, — ее неустанно повторял Матвей Иванович: «Терпение и труд все перетрут».
В конце апреля бригады ушли в степь, на свои участки. Ушли с палатками, вагончиками, тракторами, сеялками, грузовиками. Центральная усадьба сразу опустела. Треть людей должна была жить в поле и готовиться к поднятию целины. И только тогда, когда вся земля будет вспахана, они вернутся на центральную усадьбу.
За несколько дней до начала пахоты Матвей Иванович, и без того усталый и раздраженный, — он-то спал меньше других, — рано утром поехал по делам на Степной разъезд.
Как раз в тот час пришел состав
Матвей Иванович поблагодарил рабочих за срочную выгрузку нужных совхозу вещей и не забыл о ребятах. Тут-то к нему и подкатился Тентекбай. Ох, хитрый был парень! Знал, когда надо выскочить…
— Мы бы сделали еще больше, — говорил этот хвастун, — если бы Карсыбек не перетянул к себе моих ребят. Эта рыжая Сонька пообещала подарить им цветные карандаши и краски. Вот они и сбежали к Карсыбеку.
Команда Тентекбая не слышала этого разговора: ребята сразу бы осадили своего «командира». Они-то знали, что никаких карандашей и красок Соня не обещала тем, кто ушел в команду Карсыбека. Но Тентекбаю соврать — что плюнуть.
Матвей Иванович очень рассердился на Карсыбека. Ведь он предупреждал его и строго наказывал, чтобы тот не занимался переманиванием ребят. И вдруг такая история… И он, конечно, пообещал Тентекбаю вернуть в его команду всех переманенных ребят.
Потом Матвей Иванович занялся другими делами, а с ними не все было благополучно. Он поссорился с Ильясом Жаркеновым, упрекая его в том, что разгрузка эшелонов идет очень медленно. В совхоз он вернулся злой-презлой. Там, как вы понимаете его ждали дела, а их было немало.
Может быть, он и забыл бы о жалобе Тентекбая — до того ли ему было! Но, как на грех, Карсыбек в тот час сидел в конторе, поджидая директора совхоза. Он должен был передать ему записку главного инженера, уехавшего в самую дальнюю бригаду — за тридцать километров от центральной усадьбы.
Карсыбек ждал Матвея Ивановича, сидя на корточках в уголке его кабинета за печкой, — ждал очень долго, хотел есть, устал сидеть, но сидел. Такой уж он был терпеливый.
Ладно. Сидит Карсыбек, ждет Хижнякова, а в кабинете, кроме него, еще десятка два людей. Шум, споры, то и дело трещит телефон.
Вошел Матвей Иванович. Карсыбек хотел было встать и подойти к нему, да не тут-то было! Матвея Ивановича сразу окружил народ, и начались разговоры без конца.
Агроном битых полчаса говорил с директором о предстоящей пахоте. Их разговор то и дело прерывался телефонными звонками. И откуда только не звонили Хижнякову! С разъезда сообщали, что пришли три состава со строительными материалами, платформы надо срочно разгрузить, а рабочих не хватает: посылайте, мол, своих… Не успел Матвей Иванович распорядиться насчет посылки рабочих, позвонили из райкома партии с требованием немедленно прислать какие-то сведения. Затем с Матвеем Ивановичем очень долго говорил секретарь районного комитета партии. В перерывах между телефонными звонками Матвей Иванович разговаривал с теми, кто был в кабинете, а телефон знай названивал… Кто-то требовал срочной доставки бензина, кому-то была нужна машина для перевозки хлеба в бригады… Потом пришли специалисты, которые строили плотину на Черной
Кое-как устроив командировочных, Матвей Иванович начал разговор с новоселами, только что приехавшими с разъезда… Между тем главный бухгалтер отчаянно кричал в телефонную трубку, требуя, чтобы банк срочно отпустил деньги для выдачи заработной платы… Ушли новоселы — явился Миша Белянович и принялся тормошить Матвея Ивановича и Габита Нурманова, жалуясь, что они забыли о том-то и том-то. Матвей Иванович и Нурманов до хрипоты спорили с ним. Едва окончился спор, в кабинет ввалился дюжий парень в тельняшке и начал, и начал…
Оказывается, он работал в Москве шофером такси, а тут его сунули в повара.
— Я принимаю это за личное оскорбление и сию же минуту уеду домой! — кричал он.
Миша Белянович вытолкал буяна, а на смену ему явился еще один.
Этот служил в Саратове милиционером, никакой специальности не имел и просил Хижнякова помочь ему… ну, скажем, послать его на выучку к какому-нибудь трактористу.
И всё новые и новые люди появлялись в кабинете, плотным облаком висел под потолком табачный дым и звонил без умолку телефон.
Матвей Иванович отвечал на звонки, подписывал бумаги, сам писал записки и распоряжения; люди уходили с ними довольные или сердитые; некоторые ругались на чем свет стоит. Потом опять звонил телефон. Матвея Ивановича приглашали на заседания, собрания. Он отказывался. Ему кричали в трубку, что он должен явиться. Матвей Иванович отвечал, что не разорваться же ему на сто частей…
Тут за окном послышалось что-то похожее на пулеметную стрельбу. Карсыбек усмехнулся, сидя в углу. Он знал, кто примчался на центральную усадьбу: не иначе Марьям на своем мотоцикле, треск которого был так похож на пулеметную очередь. И в самом деле, через минуту в кабинет быстро вошла Марьям…
Ну и боевая же была эта Марьям! Приехала она в отпуск недели за три до первомайских праздников, чтобы помочь сестре-трактористке и двум ее ребятишкам устроиться, на новом месте.
Марьям и не думала оставаться на целине. Она работала агрономом в колхозе недалеко от Алма-Аты, и ей там все нравилось. Да и любили Марьям в том колхозе. И как не любить, как не восхищаться ею!
Стройная, с матовым румяным лицом, она казалась подростком. Ей и семнадцати-то лет нельзя было дать, хотя на самом деле перевалило за двадцать. И такая она была подвижная, такая энергичная, что все просто диву давались!
Сначала сестра, потом агроном Барташвили принялись уговаривать Марьям остаться на целине. Матвей Иванович предложил ей должность участкового агронома. Под ее началом должно быть три бригады.
Легко сказать — три бригады! Ведь у каждой бригады было почти по пяти тысяч гектаров земли, десятки тракторов, комбайны и другие машины. Должность участкового агронома и без того ответственная, а тут такой размах! Надо следить за исправностью машин во всех трех бригадах, чтобы по команде директора они в любой час дня или ночи могли начать пахать целину. И пахать не кое-как, а очень глубоко, иначе никакого урожая целина не даст. Марьям должна была следить за качеством работы и заботиться о тысяче мелочей.