Мой помощник Карсыбек
Шрифт:
С шумом, песнями, шутками высаживалась из поездов молодежь, посланная на уборку первого целинного урожая. Тут были молодые люди со всех концов Советской страны — армия веселых, смелых и сильных юношей и девушек, которым ничто не было страшно.
Комсомол позвал их на помощь целинникам.
Университеты, институты, школы, заводы, фабрики отобрали самых выносливых, самых работящих. Приехали представители разных национальностей, живущих на нашей большой земле, — молодые люди из Болгарии, Чехословакии, Румынии.
Слышалась на разъезде
И снова горы чемоданов, рюкзаков и всякой домашней мелочи выросли на перроне разъезда. Тут было все, начиная с ведра и кончая сапожными щетками.
А фотоаппаратов навезли столько, словно вся продукция заводов, где они делаются, попала на целину.
И какие только песни не пели в тот день на казахском, русском, чешском, грузинском, албанском, татарском, болгарском языках!..
И сколько гармошек, баянов, гармоник губных, дудок, кларнетов, гитар и балалаек!..
Никогда Степной разъезд не видел такого множества представителей разных народов и племен, не слышал столько песен, шуток, смеха, музыки.
К разъезду подходили грузовики и везли молодежь в совхозы. Там они сразу принимались за работу. Кто расчищал тока, кто разбивал в бригадах палатки, кто становился водовозом, машинистом у зерноочистительных механизмов, кто шел помощником к комбайнеру. Другие сели в машины или назначались приемщиками зерна… Дел в те дни было хоть отбавляй!
А поезда всё приходили, и новые сотни и тысячи девушек и парней разъезжались во все стороны.
И вот наступила страдная пора, которую с таким нетерпением и тревогой ждали Матвей Иванович, его штаб, новоселы целины и приехавшие на помощь им.
Все работы на центральной усадьбе, кроме строительства токов и складов для зерна, прекратились. Каждый человек точно знал свое место и порученное ему дело.
Комбайны вывели в поле.
А там плотной золотой стеной высилась пшеница, могучая пшеница в рост человеческий, с налившимся колосом и с зерном, какой не часто увидишь в других местах.
Ветерок, пробегая по степи, клонил пшеницу долу, по ней из края в край пробегали тяжелые волны. Ни облачка в небе, только палит солнце да ветер гуляет по безбрежному океану созревающих хлебов.
— Мне даже во сне не мог присниться такой урожай! — широко улыбаясь, говорил Матвей Иванович Андрюшке и Габиту Нурманову.
Теплым тихим вечером они ехали в машине по дороге, которой здесь не было полтора года назад, вдоль шуршащей пшеницы, которая никогда не росла тут, обгоняя машины, шума которых степь не слышала.
Лицо Матвея Ивановича и моложавая физиономия Габита Нурманова были опалены солнцем и ветрами. Они сильно похудели от множества почти бессонных ночей, от тысяч дел. Ветерок играл с упрямым клоком волос, падавшим на загоревший лоб Андрюшки.
Хорошо ему было здесь! Рядом Матвей Иванович, которого он очень любил. Андрюшке не хотелось думать
Да и положение председателя совета отряда ко многому обязывало Тентекбая.
И Соня по-прежнему ничего не спускала ему.
Обо всем этом думал Андрюшка, сидя рядом с Матвеем Ивановичем, и краем уха слушал его разговор с партийным секретарем.
Говорили они… Да о чем они могли говорить, кроме уборки урожая! Еще раз проверяли, все ли готово в бригадах, на токах, в складах, достаточно ли машин, бензина, воды и еды для тысячной армии тех, кто будет работать на этих полях… И всем ли коммунистам и комсомольцам сказано, что они в предстоящей битве за урожай должны показать пример прочим.
А Андрюшка думал, как все это интересно и ново. Ведь в колхозе, где он познакомился с Матвеем Ивановичем, было совсем иначе. Да и таких необъятных далей, такого моря пшеницы Андрюшка не видел там.
И так-то не хотелось ему уезжать отсюда! Пошел бы он осенью в школу с Карсыбеком, Соней и Тентекбаем, приехала бы сюда мама!
И тут же решил написать матери письмо, все в нем рассказать и попросить ее, очень попросить переехать сюда.
Было темно, когда Матвей Иванович и его спутники оказались в третьей бригаде. Здесь их встретила Марьям. Три ее бригады раньше других посеяли пшеницу, а теперь начнут раньше всех убирать ее. И она отрапортовала Матвею Ивановичу и Габиту Нурманову о полной боевой готовности бригад к уборке.
— Ждем вашей команды!
Партийный секретарь подергал усы и сказал:
— Посмотрим.
Почти всю ночь Марьям, Матвей Иванович и Габит Нурманов, оставив Андрюшку в третьей бригаде, ездили по другим бригадам и разговаривали с комбайнерами, не отходившими от своих машин.
А утром, когда солнце высушило росу, началось…
И то была действительно битва, но только не с врагом, а за каждый день, за каждый час и за каждый колос.
Природа, такая жестокая в тех краях, как бы смягчила свой суровый нрав при виде того, что она создала в содружестве с людьми.
И склонилась перед волей человека.
Ни дождей, ни ветров. Синее бездонное небо с зари утренней и до вечерней, пылающее всеми красками, какие только можно вообразить. Теплые ночи от захода солнца и до его восхода, когда на востоке разливалось розовато-сиреневое сияние, предвещавшее ясный день.
С утра до вечера одно и то же: тысячи гектаров скошенной и обмолоченной пшеницы, новые рекорды комбайнеров каждый день, и еще и еще десятки тысяч пудов зерна, тяжелого, полновесного на токах и в машинах, мчавшихся в облаках пыли к элеваторам и хлебным хранилищам Степного разъезда.