Мой позывной «Вестница»
Шрифт:
Я только смотрела, как сноровисто управляется мой охотник со своим тяжелым инструментом. Наконец, он, видимо, решил, что нагреб снега достаточно. Похлопав по верхушке сугроба, он начал копать в нем нору, а затем бросил в нее блок, наши сумки и почти силой втащил меня.
Нора получилась довольно большая, и мы смогли сидеть в ней вдвоем, чуть поджав ноги и почти не пригибая головы. Не удовлетворившись сделанным, Гена начал подгребать оставшийся снаружи снег, практически запечатав нору изнутри. Пожалуй, теперь наше убежище
Постепенно я начала согреваться и осознавать, что осталась жива только благодаря сноровке моего охотника. Теперь я уже могла сосредоточиться на доносящихся снаружи диких звуках бури и раскатах грома, которые раздавались почти без перерывов.
— Екатерина Ивановна, закройте, на всякий случай глаза ладонями, — попросил Гена, когда удары грома стали особенно сильными.
Я послушалась и сидела молча, стараясь отогнать ощущение чего-то страшного и неизбежного.
Вдруг раздался страшный грохот, что-то взорвалось в нашем убежище, и я потеряла сознание.
В обсерватории
Не знаю, сколько времени я пролежала без движения, а когда очнулась, то первое, что увидела, был Гена, склонившийся надо мной.
— Слава Богу, Вы живы, — сказал он, увидев, что я открыла глаза.
— А что это было? — спросила я.
— Я думаю, в мою лопату ударила молния, — немного подумав, ответил он.
И действительно, я увидела, что вход в наше убежище буквально разворочен, как будто от разорвавшейся гранаты, а от импровизированной лопаты практически не осталось и следа, только какие-то оплавленные обломки и ржавые потеки у самых наших ног.
Буря утихла, только ровные облачка безмятежного розового цвета скользили по темнеющему небу, и в прогалах между ними уже просвечивали звезды. Мы выбрались из нашей норы и увидели перед собой сплошную пелену снега.
Явственно начинало темнеть, хотя по моим представлениям день закончился как-то очень быстро. Гена оставил в сугробе свой системный блок, решив, что вернется за ним как-нибудь потом, и мы выбрались на дорогу. Нужно было торопиться, чтобы успеть прийти в обсерваторию до наступления ночи.
Здесь снег был не таким глубоким, как за каменной россыпью, но мы все-таки успели промочить ноги в своей легкой не по-зимнему обуви, так как приходилось идти по нехоженой снежной целине.
Свернули к обсерватории, и снова — ровный снег на дороге до самых домиков, ни одного огонька в окнах и удивительная тишина.
— Странно, — подумала я, — откуда такая тишина, ведь сейчас здесь должно быть полно народа, неужели все спят?
Над соседней вершиной взошла яркая луна. В этом не было ничего необычного. По ночам над обсерваторией, как правило, было чистое небо.
Меня удивили строения, которые успели появиться здесь за время моего отсутствия. Похожий на консервную
Гена был здесь впервые, поэтому я не стала обсуждать возникшие у меня вопросы. Вместо этого я поднялась по лестнице «командирского» домика и постучала. Никакой реакции не последовало. Мы прошли дальше, заглядывая в окна других строений, но нигде не было видно ни одного огонька.
Мы подошли к домику, где, я точно знаю, постоянно жил кто-нибудь из астрономов. И тут в одном окне, я заметила слабый отблеск. Я почти бегом бросилась к ближайшей двери и что есть силы принялась стучать.
— Тише, тише, а то дверь сломаете, — услышала я знакомый голос, и в створе открытой двери появился Витя Коваленко, держащий зажженную керосиновую лампу в вытянутой руке.
— Кого еще это принесла нелегкая?
— Витя, это мы! Почему же нас никто не встречает? — задала я вопрос, который, по-видимому, застал его врасплох.
— Кто это, мы? Я никого не жду!
— Коваленко! — я начинала заметно нервничать, — ведь вас должны были предупредить, что я сегодня прилечу!
— Кто это я?
— Я, Леонова Екатерина Ивановна, вот кто!
— Екатерина Ивановна? Когда-то я знал это имя. Но это было очень давно!
— Витя, да ведь это же я! — я уже не могла справиться с волнением и двинулась к нему навстречу.
— Проходите, раз пришли, — сказал он и пропустил нас в свою комнату.
И тут я увидела его лицо. Тридцатилетний парень выглядел так, как будто за два года постарел вдвое! И он тоже увидел и узнал меня.
— Екатерина Ивановна? Ведь вы же пропали много лет назад!
— Как пропала?
— Ну да! Где-то у меня была вырезка из многотиражки вашего института.
Витя покопался, отцепил приколотую к обоям порядком пожелтевшую бумажку, и я увидела на ней наши с Геной портреты.
«28 мая 1973 года в горах Заилийского Алатау во время ужасной снежной грозы бесследно исчезли сотрудники нашего института заведующая группой Леонова Екатерина Ивановна и ведущий инженер Фролов Геннадий Алексеевич. … Светлая память о товарищах … всегда будет жить в наших сердцах…».
— Да вы совсем не изменились! — воскликнул он, сравнивая портреты с нашими лицами.
— А почему мы должны были измениться? — вопросом на вопрос ответил Гена.
— Да потому, что с мая 1973 года прошло больше двадцати лет! Точнее, двадцать два года и почти один день.
— Не может быть! — только и могли сказать одновременно мы с Геной.
— Но где же вы так долго пропадали?
— Да никуда мы не пропадали! — с досадой сказала я и принялась пересказывать события сегодняшнего дня, которые, как оказалось, произошли целых двадцать два года назад.