Мой Шелковый путь
Шрифт:
– Здесь все написано. Читай, если хочешь.
Он полистал, прочитал заголовки.
– Так это все про тебя! Олимпийский скандал!
Я предложил ему кофе.
– Кофе? В тюрьме? – не поверил он.
Когда я очутился в этой тюрьме, тоже не поверил, что здесь можно пить кофе. Но больше всего его удивили белые простыни.
– Чистота какая! Давненько я не спал на такой постели.
Он нашел в куче белья носки, постирал их, попросился в душ, а потом с удовольствием вытянулся на кровати.
– Хорошо-то как, Алик! Просто божественно.
По его лицу было видно, что он по-настоящему счастлив. Скорее всего, Макс намучился, бродяжничая, спать приходилось где попало. В первый же день
Он родился где-то на Севере. Когда ему было не больше года, его мама вышла замуж за какого-то кавказца – то ли кабардинца, то ли дагестанца. И Макс долго считал этого мужчину родным отцом. Потом они переехали на Кавказ. В восемнадцать лет мама призналась ему, что это не родной его отец.
– А где же мой настоящий?
– Он погиб в Афганистане. Там многие погибали. Я получила похоронку, но тела не видела. Был цинковый гроб, который не позволили открыть. А что там в гробу, чье тело, чьи кости?..
Узнав об этом, Макс сильно затосковал. Он будто на себя примерил смерть родного отца. Пришел к родителям и рассказал о своем состоянии.
– Мне очень плохо. Жить не хочу, но руки накладывать на себя не желаю, потому что это позорно. Мужчина не должен превращаться в беспомощную тряпку. Я вырос на Кавказе и впитал его дух. Хочу уйти из жизни достойно.
–Что ты задумал? – заволновалась мать.
– Уйду в армию. Воевать буду. Сейчас в Чечне идет война. Помоги на войну попасть, отец, – обратился он к отчиму.
Тот потускнел, но не стал противиться, хотя мать бросилась сыну в ноги с криком: «Не пушу!»
Макс все-таки отправился в Чечню и воевал там три года.
– Алик, – говорил он мне, – я искал там смерть, но не мог найти ее.
А я слушал его растроганно.
– Оказывается, умереть не так легко, как это представляется, – рассказывал Макс. – В крови и дерьме спал. Искал смерть, лез в самое пекло, но смерть обошла меня стороной. Друзья погибали, а я выжил...
За три года он получил три тысячи долларов. Отслужив, вернулся домой, но не мог найти себе применения. Маленький город стал тесен для него, привыкшего к пьянящему военному раздолью. И вот кто-то сказал ему, что можно отправиться рабочим в Италию. На паспорт, визу, билеты и прочие документы ушло много денег.
В Италию он попал, но на работу его никто брать и не собирался. У него отобрали оставшиеся деньги и оставили на улице. Оказалось, что он связался с обыкновенными мошенниками. Начал воровать, грабить, чтобы не умереть с голоду. Два месяца прошлялся, но понял, что так жить не может, что это не по-человечески. Заграница вызывала у него отвращение, и он решил возвратиться на родину. Но как? Денег-то не взять неоткуда. И юноша опять ограбил кого-то и купил билет на поезд. На радостях напился и уснул в вагоне. Когда же появилась полиция, то он не смог спьяну найти свой паспорт, поэтому его забрали для установления личности. Так Макс попал в тюрьму. Впрочем, во время обыска в тюрьме паспорт нашелся.
– Теперь я жду суда, – кисло закончил Макс. – Как я хотел бы задержаться здесь подольше, Алик, чтобы с вами рядом побыть. Мне давно не попадались душевные люди, а с вами так легко разговаривать.
Через два дня состоялся суд, и Макса отправили в Россию. Надеюсь, он нашел свое место в жизни.
Он уехал, и я опять остался без русского собеседника – один на один с моими невеселыми мыслями и пошлыми газетными статейками. Я устал от грязи, заполнявшей газетные строки, мне опротивело читать «новости» о себе, в которых все было неточно, размыто и гаденько. Из газет я узнал, что владею огромной недвижимостью в Италии, Франции и Германии, хотя единственная моя собственность в Европе – это квартира в районе Паси. Журналисты упорно повторяли,
После томительного ожидания я услышал от адвоката, что заседание суда, которому предстояло решить мою участь, состоится в ноябре. Мы встречались с Лукой Сальдарелли, моим итальянским адвокатом, почти ежедневно и подробно обсуждали все вопросы, которые могли подниматься в суде, и все подвохи, которых можно ожидать от прокурора.
– Алимжан, – сказал мне Сальдарелли, – если бы за всем этим абсурдом не стояли американцы, то решение о вашем освобождении было бы принято уже давно. Собственно, и задержания никакого не было бы. Но Америка – монстр, против которого трудно бороться. Вы должны понимать, что результат судебного заседания может быть самым неожиданным. Газеты муссируют не тему этого заседания, а тему вашего будущего тюремного заключения в США. Создан информационный фон, который предполагает, что решение о вашей экстрадиции в США уже принято. Это не может не влиять на процесс.
– Я все понимаю, Лука.
– Хочу предупредить вас, Алимжан, что вы не должны падать духом, если решение суда будет не в вашу пользу...
Американцы отступать не собирались. От них следовало ожидать только бешеных атак и бессовестного вранья, потому что иначе Соединенные Штаты, эти новоявленные блюстители морали и демократии во всем мире, потеряли бы свое лицо...
Всю осень в Венеции стояла омерзительная погода, беспрестанно лил мелкий дождь, дул пронизывающий ветер. Утром 7 января, когда меня повезли в лодке к зданию суда, повалил мокрый снег, вода в каналах поднялась, бежали большие мутные волны. Мне подумалось, что какой-то умелый режиссер специально создал эту атмосферу Средневековья, чтобы придать судебному заседанию максимально драматичную обстановку. Из-за поднявшейся воды многие участники суда опоздали. Но меня привезли в назначенное время, ровно в 11 часов.
Наш катер почти подошел к пристани, и я услышал голос полицейского:
– Закройте лицо.
– Что?
– Закройте лицо чем-нибудь.
– Зачем?
Из-за дождя на мне был надет длинный плащ с большим капюшоном, который почти полностью скрывал меня. Теперь мне велели закрыть лицо совсем.
– Там столпилось много журналистов. Вас не должны сейчас фотографировать.
– Если не должны, тогда зачем вы пустили их туда?
– Закройте лицо, синьор Тохтахунов, – строго повторил полицейский и протянул мне папку с вложенной внутрь какой-то бумажкой. – Воспользуйтесь этой папкой.
Так я и вошел в здание суда – окруженный конвоем и прятавшийся за картонной папкой. Федеральные прокуроры США представили меня публике как «крупнейшую фигуру российской организованной преступности» и заявили, что во всем мире известен я был под футбольным прозвищем «Тайванчик». Прозвище такое у меня было, но ведь почти у каждого человека оно есть, а к некоторым прилипает по несколько прозвищ сразу. Они очень умело и незаметно делали крен в сторону восточной мафии, хотя никакого отношения ни гонконгская, ни какая другая мафия не имели к Олимпийским играм и даже не упоминались в деле. Американцы просто продолжали нагнетать атмосферу.