Мой старший брат Иешуа
Шрифт:
Его убил цорек три месяца спустя после того, как Иешуа покинул дом. Шаул попытался походя разобраться и с ревнителями – уж не знаю, из-за чего, – и они убили его прямо на площади, при стечении народа, напоказ: к Шаулу подошел закутанный в плащ мальчик, заколол его кинжалом, а потом ударил себя; в сердце не попал, но все равно умер вскоре, так и не сказав ни слова; говорили, что он умер от яда, принятого перед покушением.
Я много слышала про этот зелотский яд, который отнимал у убийцы сначала страх и колебания, а через несколько часов и самое бренную жизнь, но так и не выяснила его состав.
– А мама знает? – спросила я.
Иешуа кивнул.
– Но еще не знает, что мне нужно бежать, – добавил он через сколько-то долей. – Я боюсь ей это говорить. Может быть, ты… потом?..
Я подумала.
– Нет. Ты сам. Иначе будет… несправедливо.
– Хорошо, – сказал он послушно. – Так
– А Мария?
– Передашь ей письмо?
– Конечно. Как будет с Марией?
– Не знаю. Я не знаю…
Конечно, я не читала этого письма, и я не думаю, что Иешуа оставил там для нее какие-то тайные знаки, где его искать… нет, я так не думаю. Но Мария настолько сильно и остро чувствовала его, что ему и не нужно было оставлять значки – она все прочла между слов. Я помню, как она улыбнулась и прижала письмо к груди.
– Глупый, – сказала она.
Потом мы все равно плакали. Было страшно и очень-очень пусто.
Временами я просыпаюсь и обнаруживаю, что ложе мое подвешено над пустотой среди звезд. Если я опущу ноги, то упаду в бездну. Я знаю по опыту, что нужно снова уснуть и еще раз проснуться, но от страха сердце колотится, и уснуть я не могу очень долго. Я лежу над бездной, боясь пошевелиться.
Там холодно и одиноко.
И еще. Когда Иешуа и Марию обвиняют в распутстве и прелюбодеяниях, это не так. Я говорю, я знаю. До самой свадьбы они блюли чистоту, хотя от любви изнемогали оба. Я знаю это потому, что знаю, но вот сторонний довод: если бы они возлегли раньше, то как Мария, здоровая сильная женщина, могла ли избегнуть зачатия? Первый муж ее был негож, это так, но сразу после свадьбы с моим братом она понесла. Если это не довод, то что еще может быть доводом?
Да и по глазам их все было видно, и по мукам их…
Иешуа уехал как бы в простую поездку по делам – в Тир и Дамаск. Из-за нелегких времен купцы ездили часто и надолго, притом собираясь отрядами по восемь-десять, а когда и пятнадцать человек, а считая со слугами и рабами – до полусотни. Но и таких, случалось, беспокоили разбойники… Я помню так, как будто смотрела сквозь мое волшебное стекло: Иешуа в дорожном плаще с кистями, верхом на белой кобыле с черной гривой и черным хвостом, под серым чепраком; с ним слуга и секретарь Иосиф, милый, но странный, на рыжем муле. Другой мул переминается под переметным грузом. Сбор через час на таможне.
Я не могла этого видеть, потому что глаза мои оплыли от намертво запертых слез. Но помню я именно так.
Глава 18
Тир – большой шумный город, в котором легко затеряться. Иешуа вошел в него пешком, и никто даже из старых друзей не узнал бы его в этом бритоголовом и гололицем страннике, говорившем по-бактрийски или по-арамейски, но с сильным бактрийским акцентом. На нем был синий плащ со звездой, а за плечами – гадательный ящик.
Несколько месяцев он прожил сугудским гадателем, и, как он потом рассказывал, это были смешные и забавные месяцы. Иешуа и впрямь обнаружил у себя способности к различным мантикам, и только понимание того, что магия вообще есть дело богопротивное, не позволяло ему отдаться этому увлечению со всей страстью, а относиться лишь как к необходимому притворству.
Муж мой тем временем отправился в долгое путешествие на Восток, о котором я уже упоминала – через Парфию и Лидию в царство Кушанское, Индию и страну Церес. Оно длилось три с половиной… почти четыре года. Путешествие это принесло нашей семье много денег, очень много денег, которые так никогда и не пригодились…
А Иешуа вынужден был ждать и скрываться под личиной. От верных людей он узнавал, что поиски его не прекращаются и даже, более того, ширятся по всей земле. Антипа буквально сходил с ума от ревности. Он даже занемог от этой неистовой ревности, и во всех синагогах молились об его исцелении. Мама рассказывала, как маленькая Элишбет все спрашивала дома, почему же мы такие плохие, что не ходим и не молимся? «Нельзя молиться за царя Ирода», – пытался объяснить ей набожный и благочестивый брат Яаков. «Но почему, почему, почему?» – не могла понять Элишбет. «Я не велю», – отрезала мама.
Как раз в эти месяцы в Иудее сменился префект. На место вдумчивого и знающего народ Валерия Грата, отозванного в Рим из-за преклонного возраста и болезней, пришел Понтий Пилат, человек огромной воли, но ограниченного ума и малых познаний. С детства солдат, он и не мог получить ни воспитания, ни образования; солдат римский, он привык побеждать только силой. Буквально сразу же, в первые дни правления, он допустил страшную ошибку, отвратившую от него евреев на все годы вперед.
Было
Евреи тоже не простили Пилата. Когда Тиберия сменил Гай Юлий Кесарь Второй по прозвищу Калигула, они преподнесли ему через Ирода Агриппу целый сундук документов, доказывающих казнокрадство Пилата и его ближайших приспешников. На каждый переданный в казну аурий приходилось два, прилипших к рукам префекта. Гай немедленно вызвал Пилата в Рим и приказал покончить с собой, что Пилат охотно и сделал, удавившись на шелковом шнуре. [16]
Несметные его сокровища вывозили на двух кораблях.
16
Здесь разночтение с римскими источниками. Согласно им, Пилат был отозван с должности и заменен Марцеллом еще при Тиберии. Возможно, Дебора что-то путает, возможно – знает лучше.
Понятно, что эти бурные события помешали и Оронту в помощи Иешуа, и Шаулу – в его поисках. Но в какой-то момент Иешуа ощутил неясное беспокойство и стремительно перенесся в Сидон. Там – не в самом городе, но в трех часах пути, то есть совсем рядом – был дом Марии; он, однако, запретил себе встречаться с нею до тех пор, пока ему угрожает опасность, пока он бессилен и беззащитен, как сбросившая шкуру ящерица.
В Сидоне Иешуа сделался слугой и учеником рабби Ахава, о котором я мало что знаю, но тем не менее хочу рассказать поподробнее. Для этого мне придется вернуться и еще раз поведать об особенностях еврейских верований; и я не ошибаюсь, когда употребляю множественное число, хотя за одно это евреи меня могут убить.
Еврейский Бог скрывает от всех не только свою внешность, но и имя. Также никто не знает, кто его жена и дети – хотя точно известно, что дети у него есть, о них упомянуто в Книге. От людей, что поклоняются ему, он требует соблюдения довольно большого числа писаных законов, большей частью вполне разумных, но также среди них и нелепых. Насколько я знаю, никакие другие боги таких условий не выдвигают. Однако среди всех этих писаных законов и правил нет ни одного, которое позволило бы разобраться в сущности самого Бога; она так и остается тайной за семью печатями. И когда греки, не жившие бок о бок с евреями и не привыкшие к ним, задают мне вопрос: так получается, эти евреи и сами не знают, в кого верят и кому кадят? – мне приходится отвечать: да. Это страшно, но это так.