Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
— Ах, Женя, Женя, — Ольга Арнольдовна сокрушенно покачала головой. — Хорошо, что отец этого не видит. Он бы ужаснулся.
— Чему? Тому, что у меня есть любимый человек? Не думаю.
— Тому, под какое влияние ты попала. Хотя… он ведь и сам такой был. Поддался девчонке, соплюшке, она из него веревки крутила. — Лицо матери сделалось злым и неприязненным.
— Ты неправду говоришь, — тихо сказала Женя. — Он не поддался Инге, он влюбился в нее. И она его тоже любила. Как она рыдала на похоронах, вспомни.
— Подумаешь. — Ольга Арнольдовна
— Что ж ей, в монастырь было идти в двадцать семь лет отроду?
— Странно, что ты ее защищаешь, — удивилась мать. — Когда-то ты же первая терпеть ее не могла.
— Это было давно. Я была маленькая.
— Ладно. Есть будешь?
— Нет, я не голодная. Женька мне оставил еду.
— Опять Женька. Ты произносишь это имя каждые пять минут. Просто клиника какая-то. Надеюсь, сегодня вечером ты не сорвешься к нему?
— Нет. — Женя сказала и вздрогнула: в сумке заверещал мобильный.
Мать тоже вздрогнула, в глазах у нее мелькнула ненависть.
— Не отвечай. Слышишь?
— Да. — Женя заворожено глядела на сумочку, из которой исходил сигнал.
— Не отвечай, — повторила мать ласковей и мягче. — Хочешь, дай мне телефон, я отключу.
— Я сама отключу. — Женя поспешно вытащила сотовый, но вместо того, чтобы нажать на отбой, в последнюю минуту надавила клавишу приема. — Да, слушаю.
— Эх, дурочка, что ж ты делаешь с собой! — дрожащим голосом проговорила Ольга Арнольдовна, резко повернулась и вышла из прихожей.
Женя осталась стоять, прижимая телефон к самому уху.
— Ты почему ушла? — прокурорским тоном спросила трубка. — Я специально с работы отпросился.
— Потому что мне стало лучше, и я поехала заниматься.
— Могла тут позаниматься.
— Черта с два. Я пробовала. Твоя мать хотела смотреть телевизор.
— Подумаешь! Послала бы ее подальше, и все дела.
— Это только ты умеешь всех посылать. У меня к этому не такие способности.
— Возвращайся.
— Нет, Женька, это исключено. И не звони сегодня больше. Иначе в пятницу профессор меня убьет.
— Да я тебя раньше убью, — совершенно серьезным тоном произнес Женька. — Пока.
Женя вытерла выступивший на лбу пот. Убрала мобильник, вышла на кухню. Ольга Арнольдовна хлопотала у плиты.
— Ма, дай чаю. Что-то в горле пересохло.
Мать глянула искоса, плеснула в стакан из чайника, сунула заварочный пакетик.
— Знаешь, Столбовой опять вчера звонил. Он теперь часто звонит, интересуется, что с тобой творится.
— Это ты ему сказала, что я влюблена?
— Я.
— Понятно. — Женя усмехнулась невесело. — А я-то думала, он сам такой проницательный.
— Он, между прочим, очень переживает за тебя. И Любочка. И даже Саша.
— Саша? Ну, уж ему-то самый резон переживать за меня, — насмешливо проговорила Женя.
— Напрасно ты так. Он просто по дружбе, без всякой корысти.
— Мамуля, ты наивна. И чересчур. — Женя
Лицо Ольги Арнольдовны напряглось.
— Женюся!
— Мам! Я так соскучилась.
— А я-то как соскучилась! Я живу, словно в аду. Сутками не вижу тебя. За что это все?
— Мамуль, давай прекратим эту глупую войну. Женька тебе не враг. Знаешь, какая у меня самая заветная мечта?
— Бросить институт? — испуганно проговорила мать.
— Да нет, что ты! Сделать так, чтобы вы друг друга если не любили, то хотя бы уважали.
— Уважать его? За что?
— Хотя бы за то, что он много лет, с самого детства, живет бок о бок с тяжело больным человеком. Это нелегко.
— Да, — согласилась Ольга Арнольдовна. — Нелегко. Но родителей не выбирают. Тебе тоже в отрочестве было довольно тяжело. Но ты же не пошла работать почтальоном.
— У меня была ты. А у него никого.
— Где его отец?
— Не знаю. Он ничего про него не говорит. Возможно, его мать не была замужем.
— Возможно. — Мать брезгливо поджала губы.
Женя поняла, что дальше разговаривать бессмысленно. Достаточно и того, что она согласилась выслушать хоть пару фраз о Женьке — прежде, при одном упоминании его имени, ее охватывала истерическая дрожь.
Женя залпом выпила чай, оказавшийся не горячим, а теплым.
— Пойду я. Восстановлю свое доброе имя.
— Иди. — Ольга Арнольдовна привлекла ее к себе и поцеловала. Потом подумала и осенила крестом.
— Это еще зачем? — засмеялась Женя.
— А чтоб побыстрее выздоравливала, — бодрым голосом проговорила мать. На слове «выздоравливала» она сделала многозначительное ударение.
Женя кивнула и ушла к себе. До вечера она честно корпела над книжками, стараясь выполнить все требования Столбового. К ночи ее стала одолевать тоска. За прошедшие полтора месяца это была первая ночь, когда Женьки не было рядом. Женя физически ощущала его отсутствие, ее тело ныло, но не от жара, а от невозможности хоть на мгновение прикоснуться к нему, почувствовать плечом его плечо, ладонью его ладонь. Она даже согласна была на то, чтобы за стеной возилась Зинаида — лишь бы снова оказаться вместе, лишь бы он продолжал заботиться о ней со своей обычной серьезностью и обстоятельностью. В конце концов, благодаря Женьке, ее болезнь прошла, едва начавшись, значит, правда, их что-то связывает, что-то незримое, на уровне биотоков.
Телефон молчал. Это означало только одно — Женька на нее обиделся. Возможно, без нее ему так же плохо или даже еще хуже, иначе бы он не цеплялся так отчаянно за их ежедневные свидания.
«Нужно самой позвонить ему, — решилась Женя. — Уговорить приехать. Пообещать, что мать не выйдет из комнаты». Она набрала давно выученные наизусть цифры.
Женька долго не отзывался. Ей пришлось дважды перенабрать номер и повторить вызов. Наконец, он ответил:
— Да, алё.
— Это я.
— Знаю, что ты. Вижу на определителе. Дальше что?