Мой суженый, мой ряженый

Бочарова Татьяна Александровна

— Ма, что за глупости! — рассердилась Женя. — Ты совсем молодая. Люди живут до ста лет.

— Так это где живут — на Кавказе. Или в Тибете. Там все мудрецы и философы, ничего не принимают близко к сердцу.

— Вот и ты тоже не принимай.

— Легко сказать. — Мать улыбнулась. — Рада бы, да не могу. Свои проблемы никогда так не переживала, как твои.

— И напрасно. У меня нет никаких особых проблем.

Они зашли в кафетерий, выпили по стакану апельсинового сока и съели по маленькому,

очень вкусному пирожному. Дома Женя, не взирая на протесты Ольги Арнольдовны, уложила ее в постель.

— Сегодня лежи. А завтра видно будет.

Она сбегала в магазин, приготовила, как могла, обед и ужин, немного убралась в квартире. На душе у нее, впервые за последние десять дней, было легко и спокойно. Кажется, все пришло в норму: мать дома, здоровье ее не вызывает опасения, с дипломом все уладилось. А главное, завтра должны вернуться ребята. Неужели — конец черной полосе?

Вечер прошел мирно и уютно. Они с матерью смотрели телевизор, пили чай и рано легли спать. Поезд из Курска должен был придти в девять утра. Уезжая, Лось предупредил, что в семь вечера того же дня состоится репетиция — через пару недель планировалось серьезное выступление в зале Чайковского, и время было на вес золота.

Женя проснулась ровно в восемь. Будильник еще не прозвонил, но в окно весело светило солнце. Первой ее мыслью было: «Сегодня я увижу Женьку».

Она соскочила с постели, ощущая давно позабытую бодрость и легкость во всем теле. У нее все спорилось, казалось, вещи вокруг приобрели одушевленность — и сами помогают справляться с ними.

За полчаса в комнатах царил небывалый порядок, в кухне на плите кипела картошка и яйца, сытый и довольный Ксенофонт вылизывался, сидя на подоконнике.

Ольга Арнольдовна продолжала спать. Женя двигалась на цыпочках, чтобы не будить ее. Дождалась половины одиннадцатого, взяла телефон к себе и позвонила Любе.

— Да, — ответила та.

— Любань, это я. С приездом.

— Спасибо. Я только-только вошла в дверь.

— Прости, что надоедаю. Так соскучилась по всем вам. Как съездили?

— Замечательно. — Любка едва говорила, в голосе звучала усталость.

— Репетиция будет?

— Кажется. Я, честно сказать, забыла про нее.

— Я приду, — пообещала Женя.

— Приходи, — вяло проговорила Любка.

Что-то в ее тоне показалось Жене странным. Будто она говорила с ней и параллельно была занята чем-то еще. Оттого тон ее был каким-то отстраненным, нехарактерным для Любки.

Женя хотела спросить ее, как там Женька, но отчего-то не решилась. Ладно, вечером она сама все узнает: возьмет его за шкирку, и пусть попробует продолжать свои фокусы!

— Отсыпайся, — сказала она Любе. — До вечера.

— Чао.

Едва Женя положила трубку, телефон тут же зазвонил.

— Женечка! —

это был Санек.

— Привет, Саня. Рада тебя слышать. — Она действительно обрадовалась, у нее на сердце потеплело. Особенно после холодного любкиного тона.

— Как мама?

— Уже дома. Все хорошо. Ее подлечили, сердце больше не болит, и давление нормализовалось.

— Ну, слава Богу. Я волновался за тебя.

— Спасибо. Ты не в курсе, будет сегодня репетиция, а то Чакина мелет что-то невразумительное?

— Репетиция будет, — сказал Санек. Помолчал и прибавил: — Ты хочешь придти?

— Конечно. — Она удивилась его вопросу. И еще тому, как неуловимо изменился, его голос. В нем отчетливо слышалось напряжение.

«Странные они все какие-то приехали из Курска, — подумала Женя. — Может, устали сильно?»

— Ладно, — проговорил Санек. — Увидимся. До встречи.

Женя отложила телефон, подняла голову и увидела мать. Та стояла в дверях, придерживая на груди незастегнутые полы халата.

— Доброе утро, Женечка.

— Доброе, мамуль. Как спалось?

— После больницы — замечательно. Я ведь там ночи напролет глаз не могла сомкнуть.

— Ну, и отлично. Идем завтракать.

Она провела с матерью весь день, до шести. Потом наскоро собралась и поехала к Лосю. Автобус пришел сразу же, и Женя оказалась в зале одна из первых. Любы еще не было, а о Женьке и говорить не приходилось — он никогда не появлялся вовремя, не то что заранее.

Женя поболтала немного с Настей, та рассказала, что в Курске их замучили концертами, но зато классно кормили и развлекали на полную катушку. Потом пришел Санек.

Он сразу подошел к Жене, они поцеловались, как старые, добрые друзья.

— Я по тебе соскучился, — сказал Санек.

— Я тоже.

— Представляю, каково тебе было все это время. Очень рад за твою маму.

Она заметила, что он упорно не смотрит ей в глаза. Ее это насторожило.

— Сань, что-нибудь случилось? — спросила Женя в лоб.

— Нет, ничего. — Он покачал головой, но лицо его оставалось странно пасмурным.

— Но я же вижу, чувствую. — Ее вдруг кольнуло страшное подозрение. — Что… что-нибудь с Женькой? Да? Он что-то натворил? Что-то ужасное?

— Да нет. — В голосе Санька звучала явная досада. — С чего ты взяла? С ним все в порядке.

— Точно? Ты мне не врешь?

— Когда это я тебе врал, Женечка? — мягко упрекнул ее Санек.

Ей стало стыдно. Что она, в самом деле, набросилась на него, точно фурия, или сумасшедшая! Чтобы загладить неловкость, Женя спросила:

— Интересно, что это Чакиной так долго нет?

— Придет твоя Чакина, не волнуйся, — произнес Санек неожиданно грубо.

— Вы что, поссорились с ней? — догадалась, наконец, Женя.