Мой сводный грех
Шрифт:
— Кто пустил?
— Какой-то парень, на охране, я ему сказала, что пришла за тебя поболеть.
Хилый. Трусливый и тупой слизняк, - мысленно ругаюсь про себя, закатывая глаза. Ну, ты огребёшь по полной за такой косяк – пускать всех, кому не лень на бои.
— Поболела? — спрашиваю мрачно.
— Денис, ты не должен…Это как-то неправильно… Зачем тебе это… — сбивается она.
Издаю неопределённый звук, который она оценивает верно.
— А если мама узнает?
Не выдерживаю и хохочу в голос. Мама! Узнает! Ха-ха-ха! Вышвыриваю сигарету прицельно вбок, подальше от проносящихся мимо
Милая моя, мать его, сестрёнка! Если «мама узнает»… Бои за деньги – это меньшее из зол, за которые меня можно распять на кресте! Если мать узнает, ЧТО я ощущаю, когда оказываюсь рядом с тобой в такой приятной близости, какие мысли и видения затопляют моё сознание, о чём кричит, поёт и звенит всё мое натянутое тело! Вот о чем нужно беспокоиться. Я слежу краем глаза за ней, вдыхаю воздух, пропитанный каким-то особым, цветочным ароматом, лёгким и ненавязчивым, и думаю о том, как пахнут её тело, её волосы, насколько сильно бьётся пульс, который можно сорвать и прочувствовать губами…Вдыхаю поглубже её личный аромат, который запросто заставляет моё сердце стучать в сто раз чаще, качая кровь, и буквально представляю, как в эту минуту в аду разводят самый большой костер под самым большим котлом, на котором выгравировано мое имя.
Поворачиваюсь всем корпусом вперед. Смотрю прямо в лобовое и ставлю ногу на газ. До упора. До самой последней лошадиной силы выбивая из этой быстрой реактивной малышки всё, на что она способна. И она слушается своего хозяина, чувствуя твёрдую руку. Отзывается бормотанием, жужжанием переключаемых скоростей и тут же всё вокруг сливается в один быстрый калейдоскоп.
Дорога стремительно движется широким ремнём на бескрайнем платье, километраж отчаянно сменяет цифры на приборной панели, Алёна снова начинает что-то говорить, но я не слышу её.
Скорость заполняет меня всего, и я думаю о том, что хочу закончить все свои метания, все свои мучения, одним махом и при этом забрать с собой ту, которая в них повинна.
Я вывожу руль прямо, резко перестраиваясь на встречку, и вижу ошалелые огни фуры впереди. Водитель большегруза начинает истово сигналить, и мне кажется, мы можем услышать мат, которым он покрывает мою бедовую голову.
Алёна бьет меня своими маленькими, острыми кулачками по плечу, руке, вынуждая остановиться, но для меня её удары не представляют никакой опасности. Опасность представляет для меня она сама. Вся она, сотканная из света, ароматов лета, пломбира, сладости и неги.
И я должен уже закончить все свои мучения, вместе с ней, только с ней, потому что дальше все эти метания продолжаться не могут.
Вся моя душа изранена, исполосована на лоскуты, измучена и измочалена этой девочкой, красивой, доброй, душевной, родной…
Фура замедляет свой бег, но ей никак не свернуть – скорость не позволит и итог нашей встречи неминуем…
— Сволочь! — кричит Алёнка. — Какая же ты сволочь!
Она ревёт, буквально переходит на ультразвук, чтобы достучаться до меня, до моего затуманенного мыслями об очищении, освобождении сознания, мозга.
Фхххррххххх… Слышу я сигнал водителя спереди и сзади, визг шин, крик.
Кровь кипит и пенится, моё лицо обезображено улыбкой, и я случайно ловлю в зеркале заднего вида свой безумный,
Расплата близка…
Фрххххх…
— Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу! — кричит девушка, беснуясь, удерживаемая ремнями безопасности, которые эту безопасность в этот самый момент никак не гарантируют. — Всю жизнь!!! Всю жизнь мне испортил!!
Я поднимаю глаза и вижу буквально в нескольких метрах испуганное, белое, как бумага лицо водителя большегруза. Его рот искривлен в немом крике, зрачки заполняют белок, и весь его вид, олицетворяющий грядущее горе, безусловно страшен. Неужели это последнее, что я вижу в своей жизни?
Поворачиваюсь к Алёнке.
Она сама не своя. Зарёванная, всклокоченная, красная от крика.
Прекрасное зрелище.
И я… в самый последний момент…
Поворачиваю руль вправо, чудом выныривая из-под колёс большегруза. С сильным рычанием сигнальных огней, подгоняемый матом водителя, он проносится мимо.
По инерции давлю на газ, но уже не так сильно, съезжая к обочине. Притормаживаю. И только ставлю машину на ручник, Алёнка начинает дёргать ремень, пытаясь вырвать его из оков карабина. Второй рукой успевает открыть дверь, до того, как я могу сообразить и отрезать ей путь к отступлению, нажав на блокировку дверей.
POV Алёна
Денис ведёт себя на дороге, как самый настоящий безумец… Он то добавляет газ, то сбавляет его, вынуждает меня отвечать на его вопросы, а затем снова пугает… Я не знаю, что за игру он затеял, но я до чёртиков боюсь такой скорости… Боюсь в первую очередь за него. Что у него стало с головой после боя? Вдруг ему нельзя было садиться за руль? Вдруг он сам не понимает, что творит?
Вот только когда он смотрит на меня, я вижу в его взгляде невысказанную боль. Он словно хочет сказать мне что-то, но не делает этого.
И я кричу! Кричу ему, какой он придурок! А мои слова, кажется, задевают его ещё сильнее, и он вылетает на встречную полосу, несётся на всей скорости в фуру, и мы можем умереть. Я почти вижу скалящуюся улыбку старухи с косой и слышу её хрипящий хохот… Она готова принять нас в свои объятия, и Дэн делает всё, чтобы это случилось как можно быстрее.
Я кричу, чтобы он свернул, пока не стало слишком поздно. Я не успею признаться ему в своём безумии, не успею сказать о том, что он мне нужен, что я сошла с ума от него, и он может начать смеяться надо мной… Может сколько угодно унижать меня за эту слабость…
Я жмурюсь, а потом смотрю на свет фар, на который мы летим, как мотыльки на огонь, и в голове перемыкает что-то. По щекам льются слёзы, а голову посещает глупейшая мысль…
Я хочу поцеловать его, хотя бы прощаясь с жизнью, хочу сорвать запретный плод, и плевать, если это будет самым большим грехом. И видит сам дьявол, что я практически готова сделать это… Я нахожусь в шаге от того, о чём и пожалеть уже не успею…
Думаю о том, что так даже лучше, что всё это прекратится прямо сейчас, и я не буду мучиться больше от желаний, которые появились так неожиданно и захлестнули… Я больше не буду ревновать его, потому что некого будет ревновать… Мы оба уйдём к дьяволу, и это будет последнее, что мы сделаем. И как бы пафосно это ни прозвучало — мы сделаем это вместе…