Мой сын БГ
Шрифт:
Мой муж очень любил охоту и рыболовство. Я этих увлечений никогда не разделяла. Но однажды он все-таки уговорил нас вместе поехать на рыбную ловлю, куда-то по дороге в Зеленогорск. Мы поехали поздно вечером на чьей-то машине.
На озере уже замерло лодок двадцать. Борис с Борей сели в лодку и отплыли. Становилось все холоднее. Я вышла из машины и крикнула: «Борис! Отдай ребенку шапку!» От моего крика все рыболовы вздрогнули. Через час я снова вышла на берег и крикнула: «Борис! Отдай ребенку куртку!» Все удочки опять вздрогнули. Когда я в третий раз вышла и позвала: «Борис!», кто-то из рыболовов истерично закричал: «Сними штаны, отдай ребенку!»
Это был единственный раз, когда мы вместе ездили на рыбную ловлю.
***
Рядом
Там же у Бори появился приятель Андрей Ургант, с которым они вместе занимались театральным творчеством. В их компанию входили ставшие потом актрисами Лена Попова, Аня Менакер. После первого же лета, проведенного в лагере, в декабре на Борин день рождения были приглашены все эти ребята, его новые друзья из ВТО. Помню, как пришел Андрей Ургант. Он зашел в квартиру, не обращая на меня внимания, сбросил на пол дубленку, под которой была ярко-красная рубашка, и, пританцовывая, пошел в комнату. Мне эта манерность тогда так понравилась! Ребята из ВТО были абсолютно другими, более раскованными, близкими к искусству. В этом же лагере был и Максим Леонидов, но он был в младшей группе и с Борей тогда не общался.
Аня Менакер, дочка режиссера Менакера, присылала потом из Москвы Боре письма — в ситцевых конвертах с кружевами или в спичечной коробке, на которой был написан адрес. Фантазия у нее была бесподобная.
Боря отправлял свои стихи в журнал «Мурзилка», стихи были какие-то политические, воздающие хвалу различным политическим деятелям Африки, о которых тогда говорили по телевизору. Из журнала Боре прислали приглашение на семинар молодых поэтов. Там некий молодой человек методично разносил стихи каждого участника. Я стояла за дверью и лишь слышала отрывки этих речей. Когда Боря вышел оттуда, я спросила его: «Как же ты вынес эту критику?» Он сказал мне: «Мама, после тебя мне уже ничего не страшно».
У Бори с первого класса был друг Толя Гуницкий, который учился в параллельном. Класса с четвертого-пятого они вместе занимались в литературном кружке. Боренька приносил мне свои стихи, но мне они не нравились. Он был так обижен. Однажды предложил мне послушать несколько стихотворений. Читает одно — я говорю: «Мелко». Другое — «Не глубоко». Читает третье — я: «Так вообще не говорят». Оказывается, он тестировал мой вкус и зачитывал Ахматову, Пастернака и Цветаеву. С тех пор он моим мнением не интересовался. Я действительно к стихам не очень хорошо относилась, зато очень любила прозу. Борины тексты к песням мне впоследствии тоже казались довольно странными.
Боря всегда ходил гулять с бабушкой. Как-то, лет в четырнадцать, он сказал ей: «Ты думаешь, я всегда буду гулять с тобой за руку? Как только получу паспорт — перестану». Она мне потом рассказывала: «Он собирается до шестнадцати лет гулять со мной за руку». Гуляя, они на помойке нашли гитару. Подобрали ее. А баба Катя, как когда-то все ее ровесницы, в молодости играла на гитаре какие-то девичьи песенки. Натянули струны, она показала ему несколько аккордов, и Боренька начал играть на гитаре. Тогда как раз появилась эстрада, в СССР начали приезжать польские, венгерские группы. Их музыка Боре нравилась, он разучивал их песни, затем мы с ним собирались в ванной на небольшой концерт. Я сидела,
В это время в школу пришли с «Ленфильма» искать актера на роль для фильма о любви подростков. Выбрали Борю. Этот фильм был чьей-то дипломной работой, поэтому не вышел на широкий экран. Съемки проходили летом. Боря снимался по 6-7 часов в день, возвращался на дачу в Сестрорецк крайне поздно. Я всегда ждала его на платформе, иногда приходилось сидеть по несколько часов, так как съемочная группа Борю задерживала. И вот как-то, приблизительно в половине двенадцатого ночи, Боря выбежал из вагона в окружении шпаны. Они все его обнимали, жали ему руки. Он мне рассказывал, что эти ребята подсели к нему, как только поезд отъехал от Ленинграда. У них была гитара, они начали петь похабные песни. Вначале Боря струхнул, но затем попросил у них гитару и начал петь им все те песни, которые разучивал сам. Они были в восторге, поэтому так сердечно с ним прощались. Вот они — первые его поклонники!
Боря учился самостоятельно, я никогда не вникала в его успеваемость и в учебные дела. Проблем никогда не возникало. Как-то раз я была на родительском собрании, представляли всех родителей. Когда произнесли «Гребенщикова», то многие родители обернулись и посмотрели в мою сторону: «Ах, это ваш сын задирает наших детей». Я никогда не думала, что у него были какие-то проблемы с поведением. Пожалуй, это было единственное родительское собрание, на котором я была.
Вскоре наступила пора, когда надо было определяться с будущей профессией. У нас с Борей был серьезный разговор, я объясняла ему, почему для мужчины так важно сделать правильный шаг в выборе профессии. Нелюбимая работа ведь может обречь человека на страдания длиною в жизнь. Я посоветовала ему прислушаться к себе, определиться с тем, что ему в жизни нравится. Он решил, что это физика и математика. Так с девятого класса Боря начал учиться в физико-математической школе. Ему было там и интересно, и весело учиться. Там была отлично развита самодеятельность, выпускали хорошую газету, серьезно занимались и литературой. Проблем с учебой у Бори не было. Единственное — что школа находилась у Мариинского театра и до нее было неудобно добираться из Московского района. Каждое утро мы давали ему двадцать копеек на транспорт — десять туда и десять обратно. Это были единственные деньги, которые мы ему давали.
С девятого класса началась пора, когда Боря стал поздно возвращаться домой. Уезжал утром, а приезжал ближе к ночи, в двенадцать и даже в час. Это я теперь узнаю, чем он занимался в то время — играл на гитаре, писал песни, пытался создать группу, искал место, где можно было приткнуться, чтобы репетировать.
Когда я узнавала, что где-то в Ленинграде происходит что-то интересное, я Борю туда водила. Мы ходили на выступления первых советских молодежных рок-групп в Клуб пожарников, находившийся рядом с цирком. Я у Бори спросила: «Почему билеты такие дорогие?» «Желающих так много, мама, что зрители регулярно двери ломают. Поэтому в стоимость билетов входит еще и стоимость новых дверей», — просветил меня Боря. Все ребята были в таком восторге от этой музыки!
Потом мне сказали, что в ДК «Невский» будет проходить такой же концерт. Мы с Борей и на него пошли. Боря находился где-то в начале зала, а я сидела в последнем ряду. Со сцены пели: «У бегемота морда толстая, его нельзя поцеловать», зрители хлопали в ладоши и топали! А в фойе испуганный этим грохотом директор ДК бегал и нервничал, затем забежал в зал, увидел все, что происходит на сцене, прислонился к стенке и захохотал. Он увидел, что это были просто веселящиеся дети.
Когда устраивали концерт в честь дня рождения «Битлз», мы с Борей тоже на него ходили. В какой-то вуз. Дело было 1968 году. О многих мероприятиях Боря узнавал самостоятельно, но ходили мы вместе. Отпустить его одного я пока не могла.