Мой труп
Шрифт:
Еще по дороге домой у Доброхотова начался разгуляй. Не успели мы отъехать от театра, он потребовал остановить машину:
– Я поеду на метро, - сказал он.
Я подумала, что они с Олей поссорились - у Оли был характерный паноптикумно-равнодушно-непроницаемый вид очень обиженной женщины. И передумала…
– Я хочу кататься на метро!
– объявил Доброхотов.
– Ну, когда вы последний раз на
– Я постоянно езжу в метро, - фыркнула я.
Доброхотов пришел в неоправданный восторг:
– Ты невероятная, Саня! Поехали, покатаешь меня! Увидишь, со мной весело… - Он рванул дверцу машины, выпал на улицу и потащил меня.
– Оля, - только и успела сказать я в оправдание, - я прокачу его, а то он заблудится в нашем метро.
– Я встречу вас у «Вокзальной», - Оля не вышла из образа восковой фигуры. Доброхотов не раздражал ее - она не замечала его. Мне показалась, ей даже хочется сбагрить его кому-то.
– Я посижу с Олей, - сказал Сашик.
Инна не сказала мне ничего. Я словила ее недоуменно-испуганный взгляд. Шествие ряженых в козлиных шкурах - трагедия, а когда козлы напьются до неприличия, таким, как она, редко становится весело.
Мне стало весело в тот же миг, как я освободилась от их депрессивного «Опеля». Доброхотов был пьян, пьян куражливо, празднично - пьян вразнос. Он опьянил меня.
Я почти не пила. «Зачем вам пить, только продукт переводите. Вам дури своей хватает», - сказал нам с Ариной на третьем курсе знакомый. Сущую правду! Наш мозг сам вырабатывал столь самоопьяняющую дурь, что, продегустировав несколько видов наркотиков, я пришла к выводу - люди принимают их сугубо из лени.
Ничего нового! Стоило отвесить удачную шутку, на нас накатывал тот же самый самозабвенный театральный кураж. Мир - театр, все люди - статисты, но сейчас ты выйдешь на сцену и покажешь им…
Держась за руки, мы с Доброхотовым слетели по крутому эскалатору вниз, с визгом и улюлюканьем двух детей, сбежавших из детского сада. Я боялась, что упаду. Голова закружилась. Реальность отступила, разлезлась в клочья.
– А давай просить милостыню, - предложил Доброхотов.
– Наоборот! У тебя мелочь есть?
– Полная сумка…
Мы ввались в вагон, стали посредине прохода, и он заголосил великолепно поставленным басом.
– Простите, люди добрые, мы сами не местные, хата сгорела, работы совсем никакой, три года с женой побирались, деньги на операцию ей собирали, а вы все давали, давали… Мы и дом уже на ваши деньги построили, и квартиру купили, и фирму открыли, всех врачей оплатили… Даже зубы все сделали. Посмотрите, не вру.
– Доброхотов раздвинул пальцами губы, показывая превосходный оскал.
– Теперь ходим, долги отдаем. Возьмите, люди добрые, кто сколько может…
Он запел, толкнув меня локтем. Я стала совать испуганным гражданам мелочь. Одни
– Берите, берите, - убеждала их я.
– Вы ж сами давали. Я и лицо ваше помню.
– «Рыдна мати моя, ты нычей ныдыспало…» - выводил Доброхотов с ужасающим акцентом.
– А я рубль давала, - серьезно, даже бурчливо сказала мне женщина с огромной матерчатой торбой.
– На, Саня, - Доброхотов отдал мне портмоне.
– Отдавай все. Не жалко!
Мы выскочили на платформу, смеясь, как безумные, и обнимаясь, как влюбленные.
– Ну что, классно со мной, Саня? Я - лучше всех!
– провозгласил Доброхотов.
Я затрясла головой, жмурясь от хохота. Я уткнулась носом в его рубаху. В эту секунду мне хотелось сбежать с ним на край света. Поверив в такие секунды, люди влюбляются. Но я давно разучилась оплачивать любовью секунду. Мне просто не хотелось ее отпускать (тот же эффект вызывал кокаин). Я встала на цыпочки и начала целовать его. Мне давно не было так по-глупому весело. Я отдала «добрым людям» все деньги из его кошелька - долларов пятьсот или больше.
За это я и не любила наркотики. Утром, когда наступал отходняк, ты понимал, что растратил отпущенное тебе веселье, как зарплату за вечер. Выпотрошил все. Ничего не осталось. И неизвестно, когда ты снова начнешь улыбаться. Наркотики не дарили веселье - они оптом брали его из тебя.
Дома и мне, и Доброхотову стало хреново. Ни у него, ни у меня не было реального повода для праздника. Он реально остался без денег. И хотел компенсировать их. Мной. Или моим «Ты лучший. С тобой классно!»
Интересно, Андрей знал, что я целовалась с Доброхотовым?
Целовалась вразнос. Целовалась все триста метров по эскалатору вверх. Целовалась так, что, если б Сашик и Оля не ждали нас наверху…
Я подняла глаза. Над столом стояла Марина с листком в руках. Я сняла наушники.
– Что ты делаешь?
– Расшифровываю интервью Доброхотова. Я говорила…
– Он работает в театре «Трех паяцев»?
– Ну да.
– А ты знаешь, что у них пропал актер?
– Актер, - повторила я. Это сошло за ответ.
– Андрей Фирстов. Вчера он не пришел в аэропорт. Лучше бы ты взяла интервью у него, - испустила Марина редакторский вздох.
– Об этом уже куча статей в Интернете.
– И что там написано?
– Он не предупредил никого - просто исчез. Режиссер театра говорит, что через сутки подаст в розыск. Еще говорят, ему предложили работу в Киеве… Неизвестно какую. Я к чему говорю. Ты была позавчера на спектакле с ним. Может, напишешь?
– Я знала его.
Марина не отреагировала на прошедшее время. Она была слишком удивлена: