Мой желанный враг
Шрифт:
— Ага, сейчас. Разбежалась, — снова от меня отрывается и пытается убежать. Не выходит. Подхватываю её под задницу и на плечи себе закидываю. В неизвестном направлении двигаюсь. Просто на инстинктах работаю. Выдержки ноль.
— Пусти, — кричит и по спине кулаками бьёт.
— Не будешь убегать? — слишком эмоционально спрашиваю. Надоело вот это всё. Бегаем, прячемся, бодаемся как два бычка.
— Обещаю.
Мы как раз останавливаемся возле моей машины, я открываю ей дверцу, и жду, пока сядет. Вижу, как губы поджимает, сомневается, но всё равно садится.
Дабы выровнять
Выбросив окурок, занимаю водительское сиденье и давлю на газ. Воздух с трудом попадет в лёгкие. Дышу как загнанный бык. В ловушке её чар. Ни вырваться, ни отпустить. Как быть дальше? Мне же скоро уезжать, и это неизбежно. Я не готов расстаться с мечтой.
— Даже, ради неё? — проскакивают мысли совести в подсознании. — Даже ради любимой ведьмы?
Любимой… Любимой… Любимой…
Вот что делать с этим всем?!
Что?!
Руки сами прокладывают путь к дому. Аня молчит всю дорогу. Злится. Это её нормальное состояние. Не любит, когда что-то идёт не по её сценарию.
— Зачем мы приехали к тебе? — наконец-то открывает свой рот, и хоть что-то произносит. Я всю дорогу пытался успокоиться, не выходит. Горская имеет огромный талант — выводить из себя, даже ничего не делая при этом.
— Кофе пить, — буркаю, как маленький мальчик, которого обидели. И покинув машину, иду открывать ей дверь.
— Я не пойду, — противиться, и, скрестив руки на груди, даже не смотрит в мою сторону.
— А я не спрашивал. Поставил перед фактом, — ухватив её, вытаскиваю из машины и, закрыв дверь, беру на руки. — Дома никого. Мы одни.
— А я и не спрашивала, есть ли кто дома. Марка Игоревича и Екатерину Владимировну я не боюсь если что.
— А кого боишься? Меня?
— Тебя? — начинает смеяться. Искренне и громко. Звук её смеха до глубины души моей достает. — Ты меня бойся Зверев. Ты! — уже серьёзно говорит.
А я и, правда, боюсь. Влияния её на себя боюсь. Другим с ней становлюсь. Это же, наверное, неплохо. Так почему же так страшно, понять не могу. Почему мне кажется, что без неё уже не смогу?!
— Куда ты меня несёшь? Кухня в другой стороне, — возмущается, и как по мне, даже искренне. — Кофе обещал.
— А я, разве не сказал, что оно будет в постель? Маленькое упущение с моей стороны.
— Я не согласна. Ты наказан.
— Да-да. Почти поверил. Это ты наказана, и сейчас получишь с лихвой своё наказание.
— Мир, поставь на ноги. Я серьёзно. Никакого секса, — бубнит, а сама уже дрожать начинает. Предчувствие не подводит её. Залюблю, так, что ходить не сможет. Как вчера и обещал.
— Ставлю, — отпускаю её на паркет, и в комнату заталкиваю. Дверь на замок закрываю. Ведьма лицом поворачивается и перепугано смотрит. Неужто боится?! Не первый раз же близость у нас
— Ага, сейчас, — отходит от меня подальше.
— Ладно, я помогу.
Наступаю на неё. Пока иду, губы облизываю. Зверем себя чувствую. Добычу свою поймал, а теперь победой наслаждаться буду. Триумф чувствую.
— Мирон, — облизывает пересохшие губы, — ты как будто не в себе.
— Не в себе, — не отрицаю. С момента как познал с ней близость, как первым у неё стал, перестал быть в себе и собой. Глупо это отрицать, хотя я и не согласен быть таким слабаком. Она меня таким сделала. И я не нравлюсь себе. Тяжело, за каких-то два месяца принять это факт. Когда я в клубе, например, был? А хрен его знает. Забыл уже. Когда с друзьями просто отдыхал и общался? Та же фигня. И я не говорю, что это слишком важное в жизни. Просто из-за Ани я как будто от всего отказался.
— Мир, — тянет, и спиной в стенку врезается. Бежать дальше некуда. — Ты меня пугаешь.
— Ха-ха-ха, — не выдерживаю напряжения. — Это говоришь ты, Анна Горская?
— Ладно, не настолько и пугаешь, — с ухмылкой отвечает. Вызов бросает. И я понимаю, даже и не собираюсь отступать. Нужна мне сейчас, как воздух, которого в лёгких так мало.
— Тогда раздевайся.
И она слушается. Снимает майку, за ней и лифчик сразу. Остаётся в шортах джинсовых. Я ближе иду. Впритык подхожу. К стене сильнее вжимаю, и грудь её большую, целовать начинаю. Пальцы пуговицу расстегнуть пытаются. Губы же в блаженстве как будто находятся.
Когда с ширинкой и пуговицей покончено, тяну вместе с трусами вниз. Оголяю Горскую и к промежности рукой тянусь. Трогаю, влагу растираю, клитор тереблю. А потом пальцами трахать начинаю.
— Мир-рр, — тянет в блаженстве, — ах, как хорошо, — стонет. А это ещё далеко не хорошо. Будет лучше. Поднимаюсь на ноги и к себе спиной поворачиваю. К груди своей прижимаю, а сам трогать рукой между ног продолжаю.
— Стони, карамелька, стони. Это задание тебе на сегодня.
А потом к стене подталкиваю, в спине прогибаю, и уже сзади влагу её растираю. Свои шорты с трусами вниз тяну, сквозь обувь стаскиваю. Дрожу весь. Членом об два её проходы трусь. Предвкушение. Это и сладость, и горечь. Это дикое желание брать. Но в то же время оттянуть и насладиться сладкой пыткой. Наказывать её, ждать, когда попросит… И в то же время, наказывать себя, лишая возможность ворваться в неё с первого же толчка.
Первым сдаюсь. Не жду, когда попросит. Просто вхожу в неё и замираю. С Аней всё по-другому. Не так как с другими. Вот была бы это очередная из, я бы первым делом думал о презервативе. Ведь без него никогда. А сейчас, когда уже в тесноте её оказываюсь, только вспоминаю о его необходимости. С ней всё тонко и на грани. Рассудок отъезжает.
— Да, — выгибается она ещё сильнее, чем дает возможность ещё сильнее разогнаться. Но я не хочу быстро… Рука на позвонки её ложиться. Стягивает кожу. Я медленно двигаюсь. Слишком. Разряды по моей коже и ей передаются. Мурашками покрываемся. Вторая рука грудь её гладит, сжимает, щипает.