Моя Чалдонка
Шрифт:
— Война, а зарядку Москва не отменяет, — ухмыляется дядя Яша. — Наверно, скоро будет наклон вперед — фашисту по мордасам, чтоб ему ни вдоха, ни выдоха.
Веня делает зарядку и крутится вокруг собственной оси: дядя Яша к кровати, и он лицом туда же, дядя Яша к сундуку, и Веня обращает в ту сторону испуганно моргающие глаза.
— Это уж, Вениамин, не зарядка, а карусель, — говорит дядя.
Он подливает в рукомойник ледяной воды из кадушки:
— Не споласкивайся горстью, мойся как следует… Сегодня в плотницкой допоздна буду. Печь-то не забудь истопить.
Сквозь полные пригоршни
Старик, посмеиваясь, садится на покатую крышку сундука. На этом сундуке он и спит: «Солдатская привычка, косточки-то на мягком разомлевают».
Веня, стоя против зеркала, с трудом продирает расческой густые, в мелких жестких завитках волосы.
— Свитер надень: морозно сегодня, простынешь.
И дядя Яша тянется за ключиком, который снова неподвижен на своем гвоздике.
— Дядя Яша, дядя Яша! — Веня бросает расческу на подзеркальник. — Не надо, совсем еще тепло, не надо!
Яков Лукьянович смотрит на племянника из-под мохнатых бровей:
— Что с тобой сегодня? То спит, как сыч, даже одеяло ему не нужно, то будто паут [6] ужалил. Сейчас молока принесу… Буль-булю!
Едва старик выходит на кухню, Веня нашаривает под матрацем футляр и мгновенно засовывает его за голенище сапога, до самой щиколотки. Ну, все! Веня облегченно вздыхает.
6
Паут — овод.
На столе появляется запотелая полулитровая банка холодного, из подполья, козьего молока, берестяной туесок с матово-синей голубицей, небольшой кусок хлеба. Обычный завтрак.
Но неспокойная совесть мешает Вене завтракать и гонит его на улицу.
9
В пятом «Б» был урок арифметики.
С первой же минуты Анну Никитичну встревожило поведение Еремы. Он все время вертелся, заглядывая в парту, и отвлекал этим ребят. Анна Никитична вызвала его соседа, Володю Сухоребрия, решать задачу и тихо подошла к Ереме. Он старательно, с напряженным лицом решал и не повернул головы к учительнице. Наклонившись над его тетрадью, Анна Никитична бросила мимолетный: взгляд в сторону Пуртова и Отмахова. Мальчики не работали. Учительница подошла к ним — они разом уткнулись в тетради.
— Что же вы не решаете? — строго спросила учительница. — Ждете, пока Сухоребрий решит?
— Задача трудная, — ответил Отмахов.
Она повернулась и сделала шаг вдоль ряда и скорее почувствовала, чем осознала, что эти двое снова прекратили работу. Она резко повернулась и неожиданно очутилась возле парты.
Мальчики, нагнув головы, рассматривали лежащий на коленях у Вени черный футляр, перехваченный сверху и снизу металлическими кольцами.
Анна Никитична протянула руку и схватила футляр с такой быстротой, что даже ловкий Пуртов не успел очнуться.
— Это что еще? Так вы решаете задачу?
— Отдайте, Анна Никитична, отдайте, — захныкал Веня.
Учительница молча прошла к своему столику и только тут догадалась взглянуть на то,
— Нож? — воскликнула она. — Зачем вы принесли и школу нож? С кем воевать задумали?
— Ни с кем мы не воюем… — Дима встал с места. — Вы кинжал отдайте, он не ваш!
— Вот как! Значит, это твой нож?
Дима не ответил. Оттопыренные уши его стали совсем малиновыми.
— Нож останется у меня.
При общем молчании учительница спрятала футляр в портфель.
На перемене ребята окружили обезоруженных мальчиков.
Веня склонил на парту свою кудрявую голову и плакал. Дима сидел мрачный и злой.
— Чего это вы вздумали… нож принести? — опросила Нина Карякина.
— И правильно, что отняли, — сказала Тамара.
— Вас не опрашивают! — отрезал Дима. — Маленькие еще!
Особенно донимала Веню и Диму Лиза Родионова. Лиза вообще была задиристой девчонкой: то шапку у кого-нибудь сорвет с головы, то по спине линейкой хлопнет, то сболтнет что-нибудь. Как же ей было не заинтересоваться, чей нож и зачем принесли его мальчишки в школу!
— Дима, — приставала Лиза, — скажи по секрету, для чего кинжал? Никто не узнает… — и ловко увертывалась от Диминого кулака.
Ерема весь день выдумывал причины, чтобы на перемене остаться в классе. То он начинал ретиво помогать дежурному — стирал с доски, открывал форточку. На большой перемене его вдруг зазнобило, и он для верности несколько раз даже лязгнул зубами.
Ларион Андреевич, как всегда сумрачный, не положил — бросил на стол свой огромный портфель, так что звякнули блестящие металлические пряжки, взглянул исподлобья на класс, вытащил из портфеля тетради, мелки; повесил на гвоздик щиток с корнями. В классе переговаривались.
— Какая вас муха укусила? Расшумелись! А ну-ка, к порядку!
Он прошелся между рядами, поторапливая, покрикивая:
— Что ты возишься с сумкой, Журина?
— Отмахов, вечно ты отстаешь! Где твоя тетрадь?
— Бобылкова, перестань вертеться!
Он вернулся к своему столику:
— Сегодня займемся корнями.
Диму давно заинтересовал деревянный ящичек в Ереминой парте. Ящик был с выдвижной крышкой и круглыми отверстиями с боков. Делая вид, что рисует, Дима изгибался и так и сяк, стремясь заглянуть в Еремину парту. Он подтолкнул Ерему:
— Покажи! Открой!
— Потом, после уроков.
Когда Ерема отвернулся, Дима в один миг выдвинул ящичек и увидел сквозь дырочки, что там внутри что-то шевелится, трепещет.
«Ага, принес-таки! Будем с почтарем этим письма с франта посылать».
Он быстро протянул руку…
Все в классе услышали, как что-то щелкнуло, услышали Еремин крик: «Ой ты, черт!» Раздался шелест, хлопанье, и что-то гулко стукнуло об пол. Ящичек упал; из него штопором взлетел к потолку, трепеща крыльями, соскучившийся по свободе голубь. Он рванулся к окну, ударился белой грудкой о стекло, по стремительной косой полетел вниз. Описав полукруг и едва не задев крылом голову учителя, голубь опустился на пузатый синий шкаф с карнизом, стоявший справа от двери. И там, вцепившись коготками в карниз и вращая шейкой, испуганно поглядывал туда и сюда круглыми красноватыми глазками.