Моя еврейская бабушка (сборник)

Мавлютова Галия Сергеевна

– И главное, унести их вовремя, – смеясь, поддержал его тон Семеныч, – да как бы милиция не догнала. Приходи-приходи, хоть завтра, да не стесняйся.

Люди прячутся за пустыми недомолвками, скрывая за ними истинные трагедии, страшась приоткрыть даже на миг хотя бы небольшую щелочку в своей душе. Такие диалоги происходят ежедневно, и столько же человеческих трагедий опускается в бездну забвения. В равной степени. Сырец не догадывался о борьбе, происходившей в душе Семеныча, а тот не знал, какую драму скрыл от него Сырец.

* * *

Володя

побродил по разгулявшейся столовой, потыкал вилкой в расползшиеся салаты, но есть ему не хотелось. Все его мысли находились на заводе возле чана с трупом. Выбрав удобный момент, Сырец выбрался на улицу. Завод возвышался над окраиной серыми грандиозными боками. Все здесь было унылым и мрачным. Даже небо над головой. Сырец втянул голову в плечи и нырнул через проходную, будто в омут бросился. У чана никого не было. Рабочие сбежали. Прямо под чаном на корточках сидел молоденький лейтенант и что-то писал у себя на коленке. Сырец окинул взглядом цех, нет ли где свободного стульчика, – но нет, рабочие всю мебель растащили по дачам. Тогда он подобрал два пустых ящика из-под тары и подошел к лейтенанту.

– Будем знакомы, я – Сырец! – сказал он, предлагая лейтенанту неустойчивое седалище.

– Лейтенант Коренев, – козырнул, не вставая с корточек, участковый.

Светлый, слегка рыжеватый, лицо русское, открытое, симпатичный. Сырец мысленно набросал штрихи к портрету лейтенанта. Упрямый. Еще один штрих. Деньги не возьмет. Честный. Сырец мысленно чертыхнулся. Последний пазл оказался самым коварным.

– Как вы могли допустить подобное происшествие в цехе? – сказал Коренев, продолжая писать.

У него короткая челка, почти чубчик. Стрижка полубокс. В милиции всех под одну гребенку стригут. Сырец судорожно подыскивал слова, но не мог найти. Он вновь перебирал в уме все возможные варианты подхода, ни один из них не подходил под честного участкового. Слишком прямой взгляд. Никакого пересечения.

– Я не допускал, он сам туда залез, а что ему там понадобилось – ума не приложу, – сказал Сырец, отважившись выложить участковому правду. На бланке он прочитал: «Объяснение». Объяснение – это еще не протокол допроса. Еще есть время, чтобы объяснить ситуацию иначе, чем кому-то хотелось бы.

– Это халатность, – сухо отчеканил Коренев, – вам придется наведаться к следователю. Вы ведь ранее судимы, Сырец?

От казенного тона, от чеканного слога, от сурового «Сырец», произнесенного милицейским натасканным языком, у Володи тоскливо заныло сердце. Ему сразу вспомнилась тюремная пекарня, мигом всплыли в памяти серые лица заключенных, откуда-то повеяло северной стужей, а в душе вскипел вечный снег. От колонии в памяти остался сплошной снег и ледяной холод в сердце.

– Да, было дело, – кивнул Сырец, – по молодости, по глупости залетел. Сто восьмая, «хулиганка», ничего серьезного.

Он еще надеялся увильнуть от ответственности, но ему не удалось.

– Часть третья, ведь так? – сказал Коренев. – В группе и по сговору?

Сырец кивнул, да, участковый отлично подготовился к встрече. Тщательно изучил судимость Сырца, наизусть помнит части и пункты статьи, наверное,

уже поинтересовался, в какой из колоний Сырец отбывал срок. Да в северной, в северной, целых три долгих года там отмотал.

– Так-так, – раздражаясь, сказал Сырец, – но вы не забывайте, я сам пришел к судье, меня не подавали во всесоюзный розыск. Не успели.

Он присел на ящик, а второй подсунул лейтенанту, но тот отмахнулся. Сырец поежился, его знобило. В цехе было холодно, совсем как в той ледяной колонии. «Нужно срочно чем-то заинтересовать его, но чем? Он же честный. Это хуже всего. В моей ситуации трудно выбирать, скорее всего, мне придется обороняться от него. Не получится с обороной – пойду напролом. Иначе упущу время», – подумал Сырец и приступил к обороне.

– Товарищ лейтенант, этот жмурик, – он мотнул головой в сторону трупа, – сам туда залез, он частенько в чан залезал. Поставит лестницу, зачерпнет ковшичек и пьет один за другим, и так весь день, пока не заметят и не снимут оттуда готовеньким. У него хобби было такое. Понимаете, товарищ лейтенант?

Кажется, Коренев не понимал, он подозрительно молчал, и, не глядя на Сырца, продолжал писать на планшете аккуратным мелким почерком. Изредка планшет сползал с колена, но Коренев упрямо подтыкал его обратно.

– Товарищ лейтенант, а каквас звать? – приторно-вежливым голосом спросил Сырец. Коренев вздохнул. Ему не хотелось лишний раз объяснять, что к нему граждане обычно обращаются по фамилии и с приставкой «товарищ». Имен в милиции нет. Их отменили в семнадцатом году.

– Ну ведь есть же у вас имя? Обычное человеческое имя, – сказал Сырец упавшим голосом. Он понял, что для него все кончено. Честный лейтенант не отпустит его. Он наденет на него наручники и отведет в камеру. И снова колония, пекарня, лесоповал, баранка. И это все в лучшем случае. А там, смотря что дадут…

– Валентин, – сказал лейтенант, взглянув на Сырца, – но обращаться ко мне нужно по званию. «Товарищ лейтенант». Так у нас принято.

– Где это – у «вас»? – сказал Сырец и потрогал горло. Там что-то мешало говорить и дышать. Какой-то комок.

– У нас – в органах, а где же еще? – сказал участковый и перевернул страницу.

– А что вы там все пишите? – удивился Сырец, убрав руку с горла. – Вы бы мне хоть какие-нибудь вопросы задали, а то все пишите-пишите… Оперу, что ли?

Внутри назревал надрыв: да за что же это? Он ведь ни в чем не виноват. Он этому жмурику готов был коньяк ящиками таскать. Но тому ящик с коньяком без надобности. Жмурик любил ковшиком из чана. Напрямую. Так ему было сподручнее.

– Пишу оперу, я передаю материалы в уголовный розыск, – сказал Коренев, поправляя планшет.

– А зачем в уголовный розыск? Это же мне статья светит, – угрюмо процедил Сырец.

– Пока вас не было, – вежливо пояснил участковый, – я опросил свидетелей, они дали на вас показания.

Мир в очередной раз рухнул. В голове завертелись разбитые осколки благополучной жизни. Они больно царапали мозговую оболочку.

– Какие показания? На кого? В чем моя вина? – взревел Сырец, вскакивая с ящика.