Моя еврейская бабушка (сборник)
Шрифт:
– Я не могу оказаться на вашем месте. А вы на моем, – наконец, сказал он, представ перед ней в своем обычном виде.
Вид у него был ничего себе, немного усталый, немного великодушный, кажется, немного влюбленный. Таким она его полюбила. И таким он ей нравился.
– Да, вы правы, – согласилась она, – мы не можем оказаться на чужом месте. У каждого из нас всегда будет свое, честно заработанное. И все-таки, вернемся к нашим делам. Представим, что вы ни о чем не подозревали, так куда мог исчезнуть Лащ, как вы думаете? Дело в том, что видеоконтроль в банке в тот день был отключен. Какой-то сбой в системе. Я проверила все, что могла проверить. Ильи нигде нет. Он не оставил ни одного отпечатка пальца, даже мизинца. В банке есть служба безопасности, она сейчас под присмотром органов. Там я оставила своих людей, они сообщают обо всем и всех, кто может иметь причастность к мошенничеству. Я много для вас сделала, Семен, слишком много. Вы должны мне помочь. Иначе меня отстранят от дела. У вас заканчивается срок задержания. У моего начальства лопается терпение.
– Только не запугивайте меня, Наталья Валентиновна, прошу вас, не запугивайте, я не боюсь вас. Вы вольны делать, что хотите, но я настоятельно прошу вас: не старайтесь запугать меня. Меня никто не может лишить свободы. Никто! А вы не суд. И не Господь Бог. Вы – обычная милая девушка, только немного уставшая от службы. Эта страшная профессия не ваша. Погоны вам не к лицу, вам бы на подиум, на телевидение, на эстраду… – он открыто издевался над ней, посмеиваясь уголками тонкого рта.
– Ну все, хватит, – закричала Наташа, перебивая его, – хватит! Не ваше дело, что мне к лицу, а что не к лицу. И на подиум я не хочу. Мне и в погонах неплохо живется. Я не жалуюсь!
– Да у вас на лице написано, что вы глубоко несчастны, вам хочется другой жизни, не притворяйтесь, Наташа, вы – плохая притворщица, – сказал Семен, заливаясь смехом.
«Он нарочно смеется, чтобы поддразнить меня, – подумала Наташа, пытаясь держать себя в руках, чтобы не вспылить, – кстати, ничего необычного в нем нет, среднестатистический мужчина, как все. Я придумала его, создав удобный портрет в своем воображении. В такого нельзя влюбляться. С ним постоянно нужно держать ухо востро. Он всегда под напряжением. С ним невозможно расслабиться ни на минуту. Интересно бы знать, что он думает обо мне. Наверное, считает меня круглой дурой. А я и есть дура, распустила слюни при виде красивого мужика. Правильно Макеева говорит, такому только нажива важна. Все остальное его не волнует. Любовь, мистика, чувства – это не про него. У него в уме твердый расчет. Во всем и везде. Гнев, усмешка, вопросы, ответы – все рассчитано. Но он не рассчитал свои родственные чувства, пойдя на поводу у отца, а его подло подставили. Да. Его подставили. Подлейшим образом. Я не верю, что он хотел умыкнуть эти несчастные миллионы. Зачем они ему? У него оборот покруче, чем у олигарха средней руки, что-то около миллиарда. Да и не стал бы этот расчетливый человек пачкать свою репутацию настолько нагло и открыто. Что-то здесь не то, опять у меня не сходится дебет с кредитом. Следовательская бухгалтерия опять меня подвела. Баланс не сходится. А вдруг я не права? Вдруг для него и один миллион важен, а ради сотни тысяч рублей он пойдет, не задумываясь, на мокрое дело, всякое ведь бывает. В чужую голову не влезешь. А мой папа не прав по обыкновению, ведь знал, что у меня под следствием сын Сырца. Папа не хочет влезать в мои дела, а я очень не люблю, когда кто-то вмешивается в мою жизнь. В итоге я получила то, что хотела. Меня оставили один на один с жизнью, и теперь я не знаю, как поступить правильно, чтобы позже не сожалеть о своих поступках. Я имею право на любовь, на решения, на выбор, имею, но не могу воспользоваться всем этим богатством потому, что боюсь. Я боюсь! И это нормально. Нет, это ненормально. Мне категорически нельзя бояться. В моих руках жизнь этого человека. У меня есть на него полномочия. Я могу лишить его свободы, здоровья, денег и даже жизни. Могу любить, а могу возненавидеть лишь за его смех. От любви до ненависти один шаг. Но он слишком короткий. Но я должна решить, что с ним делать дальше, а я не знаю, что делать, может, оставить его в Крестах? То-то Макеева будет счастлива. Так выпустить? Тогда Макеева непременно убьет меня. А черт с ней, с Макеевой, она одинокая старая дама, как-нибудь разберусь с ней. А что мне делать с этим джентльменом?».
Коренева сидела прямо, не двигаясь. Она пыталась посмотреть на ситуацию сверху, снизу и сбоку. Современные мудрецы из области психологии советуют смотреть на жизнь, как на игру, высматривая ее со всех сторон. Кажется, большая игра уже началась. Можно подглядывать за собой хоть в замочную скважину.
– Семен, остановитесь, – взмолилась Наташа, – прекратите ерничать. У нас мало времени.
– Пожалуйста, я молчу, – сказал Семен и сник, он опустил голову и мигом превратился в страдающего узника.
Наташу передернуло. Не разгадаешь его, когда он играет, а когда и впрямь страдает.
– Скажите, Семен, зачем вы дали Лащу свою печать? Вы так крепко доверяли ему? – сказала Наташа, неторопливо перелистывая страницы уголовного дела.
Если бы в эту минуту в комнату заглянула Макеева, она была бы счастлива. Сериалы отдыхают. Классический сюжет из жизни правоохранительных органов – сидит сотрудница напротив обвиняемого, задает ему умные вопросы и одновременно тонкими пальчиками перелистывает дело. Чудная картинка. Узник и палач эпохи двадцать первого века.
– Я ему не доверял, с чего вы это взяли, – удивился Семен, – он воспользовался электронной печатью втайне от меня. Я никому не доверяю. Даже отцу.
Наташа поежилась. Сложно жить в атмосфере извечных тайн отцов и детей. Никто никому не доверяет. Она тоже не верит своему отцу. И он не сказал ей про Сырца, зная, что она расследует дело, касающееся его сына. Коренева чихнула, здесь кругом сквозняки. Кажется, она простудилась. Она искоса взглянула на часы, телефон мигал без остановки. Время застыло. До конца допроса оставалось двадцать пять минут.
Часть
Сырец всплыл на поверхности жизни в начале девяностых годов. Десятилетия спустя их с легкостью окрестили лихими, но для Сырца они стали благословенными. В то время можно было легко подняться на самую высь, туда, где от вольного простора дух захватывало, но еще легче было обрушиться прямо в пропасть. Но Сырец не пропал, он играючи вышел в дамки на паленой водке. Именно на ней поднялся Сырец на недосягаемую для него когда-то высоту. Его прозвали в Купчине Водочным бароном. Для братвы Володя стал авторитетом, для родственников оставался нелюбимым и непонятным изгоем, среди знакомых прослыл ненормальным евреем. К девяностым Сырец вошел в возраст, но с годами он еще истовее полюбил жизнь. Лихолетье пришлось ему по душе. К этому времени Сырец окружил себя верными друзьями, работал только с проверенными людьми, умел находить их играючи, но проверял жестко. На волне всеобщего разгула демократии значительно выросло личное благосостояние Сырца, но, чтобы стать богатым, он переступил через самого себя, сломав в себе нравственное сопротивление. Он все еще хотел завоевать любовь родителей, несмотря на то, что их давно не было на свете. И настолько сильным было желание доказать отцу собственную состоятельность, что Сырец забыл обо всем, даже о том, что умение жизни нужно было демонстрировать уже покойнику. Многие из его друзей покатились вниз, некоторые вконец обнищали, но Сырец не хотел иной доли, кроме как быть богатым и независимым. Сырец упорно шел к цели. Ничего, что он уже не молод. Сырец твердо решил трансформироваться из старого еврея в нового русского. В опасном деле ему помогало звериное чутье. Только расположится со своими флягами и ведрами, развернув свой питьевой бизнес, как вдруг нутром почует опасность, тут же снимается с насиженного места и переезжает на новое.
– Не надо бояться новизны! – громогласно провозглашал Сырец, водружая на временной стоянке привычную утварь, состоявшую из тазов и ведер, ящиков и коробок с этикетками. Все это богатство Сырец доставал в разных местах согласно устным договоренностям. Его фамилия соответствовала новой деятельности. Недаром Володя когда-то увидел в ней знак судьбы. Фамилия уготовила ему лучший удел, чем предполагали его родители. Когда-то Сырец старался завоевать родительскую любовь, но у него ничего не вышло. Родители так и не смогли его полюбить. В течение жизни они старались не замечать своего сына. А когда уплыло маленькое богатство Соломона, то Сырец и вовсе свернул по кривой дорожке, превратившись в глазах обывателей в ненормального еврея. Володя постоянно слышал от знакомых, что таких, как он, евреев не бывает, дескать, ты не такой, как все, евреи другие, – и в какой-то момент ему захотелось быть непохожим на других, это приподнимало его над остальными. Ему нравилось быть отличным от всех представителей нации. Так он стал штучным товаром. Не простой еврей, а особенный. Он часто вспоминал странные слова, застрявшие в его памяти – когда ему исполнилось три года, в дом Соломона забрела цыганка. «Ходить этому малому по лезвию бритвы. До самой смерти!», – пророчески предсказала старая бродяжка. Может быть, эта история относилась и не к нему, вполне возможно кто-то при нем рассказывал увлекательную байку, а Володя запомнил, но странные слова отпечатались в детской памяти, толкая его на тернистую тропу, на которой было неуютно, неловко, но уходить с которой ему не хотелось. Да он уже и не мог жить иначе. На этой дорожке он был индивидуальностью, личностью, а не просто евреем. Везде, где бы он не появлялся, он слыл отличным парнем, своим среди своих, почти плейбоем. А что было бы с ним, сверни он на прямую дорогу? Нет, лучше оставаться самим собой. На пуховой перине зачастую одни кошмары снятся, а на лезвие бритвы иногда можно отлично выспаться. Так и жил Сырец в полной гармонии с собой, пока в стране Советов не грянула перестройка. В один миг нация распалась на две неравные части. Народ стал перед выбором, раздумывая, в какую сторону склониться – в правую, в левую, прямо пойти? Сырец долго не думал. Он давно сделал свой выбор. Его заветная мечта уже стояла на пороге, стоило лишь протянуть руку, чтобы пригласить ее в дом. С присущей ему страстностью Володя Сырец ринулся в омут свободного предпринимательства.
Зойка сегодня заспалась, она красиво разметалась во сне, одна нога переплелась с другой, обе руки закинуты за голову, высокая грудь дышит ровно и размеренно, шея гордо вытянута, как у птицы в полете. Да, она была похожа редкую на птицу – дивную, заморскую. Володя любил подсматривать за Зойкиными снами, он словно бродил вместе с ней по странным закоулкам ее странных видений. Она спала, а он любовался ею. Как-то утром Зойка громогласно заявила, едва раскрыв глаза: «Знаешь, мне такое приснилось! Такое!». И снова погрузилась в дрему, Сырец посмотрел на нее, заинтересованный, но Зоя уже задремала, пытаясь догнать убегающий сон.
– Что тебе приснилось ТАКОГО? – сказал он и прилег рядом, стараясь не прикасаться к ней, зная, чем заканчиваются любые его прикосновения к Зое. Притронешься к ней, и понеслось! Незамедлительно последуют бурные объятия, поцелуи, объяснения, милая ругань, легкая брань, и снова ласки-ласки-ласки. Зойку отличала от других женщин масса преимуществ; чрезмерная страстность, эмоциональность и космическая отходчивость в одном коктейле придавали пышнотелой брюнетке бездну очарования. Сырец гордился, что Зоя на много лет младше его. Любви к ней в его душе не было, но обладание молодой красавицей бодрило Сырца, делая его неотразимым даже в собственных глазах.