Моя еврейская бабушка (сборник)

Мавлютова Галия Сергеевна

– Квартиру купил в кооперативе, сын у меня родился, но жена ушла и Семена с собой забрала, я живу один, а что? – сказал Володя, чувствуя в своих словах какую-то фальшь.

– Да ничего, жениться тебе надо, – посоветовал Семеныч, – а то шоферу сложно без жены. Кто тебе стирать-готовить будет, когда вернешься из рейса? Мужику плохо без бабы.

– Плохо, – согласился Сырец, – одному плохо, с бабой лучше.

Но он говорил не то, что думал, он говорил то, что хотел услышать Семеныч. Сырцу нравилось жить одному. Он пока не решил, как будет жить дальше, еще не думал об этом. Пока что ему хотелось забыть про все, что случилось с ним на заводе. Сырец сожалел об утраченном

материальном положении, но он был рад, что ушел с завода. Ему не нравились его серые громоздкие стены. Завод был монстром. Чудовищем. Злодеем. С таким каши не сваришь. Хорошо все, что хорошо кончается. Пусть завод живет своей жизнью, а Сырец укатит от него далеко, так далеко, куда память о мрачном заводе не дотянется. В автохозяйстве он быстро наладил отношения с шоферами и администрацией. Все знали, что симпатичному еврею благоволит сам Семеныч, парторг со стажем. А коммунисты в то время несли ответственность за всю страну в целом. Сырец всеми силами старался оправдать высокое доверие парторга. Володя обладал широкой душой, и го полюбили в коллективе просто так, за отзывчивость и незлобивый характер, а не за партийную рекомендацию. Позже все забыли, что его пригрела партия.

Перед первым рейсом Сырец решил попрощаться с сыном. Они встретились в кафе, ставшем для них привычным и родным. У обоих всегда оставалось ощущение, что они вроде как дома побывали.

– Семен, мне придется уехать ненадолго, ты не скучай без меня, – сказал Сырец, уже тоскуя по сыну.

Разлука была впереди, а он уже соскучился по Семену. Володя погладил сына по колючему затылку. Опять Тамара сама стригла, все волосы сняла с мальчишки. Сердца у нее нет.

– Не буду, мне некогда, – сказал Семен, уплетая вторую порцию мороженого.

У Семена слабое горло. Тамара не разрешала сыну вредное лакомство, но Сырец привычно нарушал запреты.

– А что у тебя за дела? – ревниво произнес Сырец.

Семен заметно вырос, он почти подросток. У него своя жизнь. У Семена появились секреты от отца. Сырец подогревал свою ревность молчанием.

– Пап, ты не расстраивайся, я в порядке, – сказал Семен, удивленно отметив, что Сырец непривычно молчалив.

– Рассказывай, что случилось, – потребовал Сырец, он понял, что не выдержит рейса, если не докопается до истины.

– Понимаешь, меня в школе обозвали «жиденышем», – пожаловался Семен, – потом побили, вот синяк остался.

Сын задрал брючину и показал колено, окаймленное огромным синяком. Сырец, увидев голое мальчишеское колено, взбесился, схватил Семена за руку и закричал, заглушая звуки модной песенки, доносившейся из приемника: «Где они, кто, я сейчас всех закопаю!».

– А потом? – скривился Семен, выворачиваясь из отцовских рук. – Ты что, всю жизнь будешь за мной бегать, чтобы наказать моих обидчиков?

– Сколько их будет, столько и бегать буду, – кипел Сырец, – ты не сирота. У тебя отец есть.

– Два, – еще больше скривился Семен, принимаясь за мороженое, – мама замуж выходит. У меня теперь два отца.

– Она же мне ничего не сказала! – ахнул Сырец. – А как же ты? А я?

– Со мной все в порядке, – заявил Семен, – я записался в секцию самбо. Я сам расправлюсь с обидчиками. Вот, посмотри, какие у меня мускулы.

Семен закатал рукав рубашки и показал хлипкие предплечья. Сырец прикрыл глаза: ему было страшно, он ощутил острую тоску, сердце защемило так, словно он увидел что-то невообразимо печальное, что невозможно объяснить словами. Володя жалобно сморщился. В эту минуту он готов был казнить себя самыми изощренными способами казней, какие существуют в мире. Его сын

вырос маменькиным сынком. Тонкий, стройный, ни мускулов, ни силы в нем. Как он дальше жить будет? Если бы Сырец всегда был рядом с сыном, он бы натренировал его, заставил бы делать каждый день зарядку. Сейчас уже поздно.

– Ничего не поздно, – прочитал его мысли Семен, – я за два занятия успел накачаться, как следует. А что через год будет? То-то же. Сам всем накостыляю. Я им всем покажу, где раки зимуют. А мамин муж вполне приличный дядька. Он меня вообще не замечает, только по утрам вежливо здоровается.

– Если что, я его… – начал было Сырец, но Семен весело перебил его. – Ты его закопаешь, да, пап?

– Закопаю, – неуверенно сказал Сырец, – обязательно закопаю. Семен, а ты хочешь повидать дедушку?

– Хочу, почему мы никогда не сходим к нему? – сказал Семен, отодвигая несъеденное мороженое.

Сырец посмотрел на менажницу и понял, что сын уже вырос, он давно не маленький мальчик – почти подросток, и совсем скоро превратится в юношу. А Сырец до сих пор не исполнил своего обещания. Он так и не смог заработать много денег.

– Когда-нибудь сходим, обязательно, – сказал Сырец и опустил голову. Он проклинал себя за то, что не смог построить нормальную жизнь. Его сын растет без отца. А сейчас Семена будет воспитывать чужой мужчина. Соломон не примет внука из распавшейся семьи. Для него это вовсе не внук. Или не настоящий внук. Сырец с трудом сдерживался, чтобы не выругать самого себя.

– Семен, я все сделаю для тебя, – прошептал Сырец, кусая губы.

– Пап, не переживай, мне ничего не нужно, у меня все есть, – сказал Семен и поднялся со стула, будто поторапливал отца, дескать, свидание закончилось.

Сырец поднялся и нехотя попрощался с сыном. Наутро он был далеко от Ленинграда. По планете тяжело тащились восьмидесятые годы. Еще никто не знал, что скоро грянет перестройка. Сырец сидел в высокой кабине тяжеловоза. Он ехал на север, туда, где ему когда-то пришлось хлебнуть лиха по самое темечко. Лихо уже подзабылось, но Сырец грустил о незадавшейся жизни. Дорога расстилалась перед ним широким полотном. Мысли наматывались в клубок вместе с километрами. Много думок передумал Сырец за дорогу. Если смотать их, получится огромный шар, больше нашей планеты. Но только одна запала ему в душу. Сырец решил исполнить свое обещание перед сыном. Он обязательно разбогатеет. Иначе он не сможет жить на этом свете. Он верил, что добрые малохим помогут ему. С их помощью он еще поднимется на свою альмемору.

* * *

Время остановилось. Наташа изредка взглядывала на телефон. До конца допроса по-прежнему оставалось двадцать пять минут. Она боролась с сонной одурью, стараясь держать глаза широко открытыми – едва веки смежались, она мигом впадала в сон. Семен сидел напротив, бодрый и свежий, будто отлично выспался в своей камере. Но Наташа знала, что он страдает от жестоких приступов аллергии, он не спит уже неделю, в камере слишком душно и смрадно. Она никак не могла понять, как ему удается великолепно выглядеть.

– Семен, ваша исповедь меня изматывает, – призналась она, устав бороться с наваждением, – перейдем, наконец, к нашим делам. Я настаиваю, чтобы вы прекратили изводить себя и меня. Мы живем в двадцать первом веке, а вы перенесли меня на шестьдесят лет назад. Зачем? Оставим вашу родословную в покое, она не относится к делу. Мы напрасно тратим время.

– Согласен, это мазохизм, но он имеет отношение к нашим делам, Наталья Валентиновна, я тоже настаиваю, выслушайте меня, пожалуйста, – сказал Семен с нажимом в голосе.