Моя горькая месть
Шрифт:
— Ты не слышала моих слов? Проваливай, нет там маньяка. А если есть, это ему стоит тебя бояться, — Влад выдохся, запал прошел, слова начали звучать невнятно.
Может, домой его затащить, а через пару часов выставить, пока Польку не увидел?
Нет, не могу я так рисковать, просто не могу.
— Выходи из машины, — перегнулась через Влада, открыла дверь водительского, и начала толкать его. — Ну же, сам не убил, так другим это доверишь, да? Будь мужчиной, и проводи меня до подъезда, здесь всего пара шагов. Или ты так надрался, что ноги переставлять не можешь? Фу,
— Сделай одолжение, заткнись! — рявкнул Влад, и вышел из машины, заглушив мотор. Я быстро вытащила ключ, и вышла следом, заблокировав двери, на что он не обратил внимания… черт, во что Влад превратился?
На него смотреть больно. Еще немного, и фигура начнет оплывать, лицо уже потускнело — видно, что пьет, и пьет много. Даже травма его не остановила, неужели это пристрастие теперь навсегда?
— Все, проводил, уйди уже с глаз!
— У тебя телефон с собой? — спросила я, стараясь не обращать внимания на грубость. Влад промолчал, он едва ли понимает, что я хочу от него, и я обхватила его бедра руками, провела ладонями по ним, и нащупала в кармане смартфон. Захотела отодвинуться, но он не позволил.
Обхватил руками, нагнулся, и прислонился своим температурящим лбом к моему. А я решила не вырываться, не сопротивляться этой тишине между нами. Впервые за этот сумасшедший вечер мне хорошо не телом, а душой, которая к нему стремится. Всегда стремилась, всю жизнь, едва я увидела этого злого мальчишку.
— Вера, — прошептал Влад, не отстраняясь от меня, и от этого простого действа — моего имени, произнесенного им, я чуть не накинулась на Влада с поцелуями и ненужными признаниями. Вместо этого обхватила его лицо ладонями, запоминая жар его кожи, впитывая его в себя, стараясь в памяти сохранить накрепко, на всю жизнь. — Вера, почему ты такая сука?
Вот и все. Вот и попрощались.
Отстранилась от него, радуясь, что темно, и гадкие мальчишки побили фонари — подступающих слез не видно.
— Потому что! — вытянула руку вперед, и зазвенела ключами от машины. А затем зашвырнула связку в темноту кустов — там их лишь днем найти можно, и то не факт. — Больше не ищи со мной встречи никогда, оставь в покое. И… вызови такси.
Под сдавленные ругательства и маты Влада я развернулась, и быстро вбежала в подъезд.
Глава 7
Лето почти позади, светает уже не так рано, но в комнату я вошла как раз с первыми, красными лучами вступившего в силу дня. И на кровать упала, обессиленная — ну что за жизнь такая? Почему все счастье, что отмеряно было, длилось пару дней, да и то ложью было?!
— Вставай, — приказала сама себе, когда закончилось данное самой себе время.
Еще в детстве я этому научилась — плакать ровно три минуты. Если меньше — легче не становилось, а если больше — остановиться сложно, невозможно практически. Три минуты на слезы — ни больше и не меньше. В детском доме и тех трех минут себе позволить не могла — там слабость не прощали…
— Вставай! Хватит! — прошипела, и поднялась на локтях
— Вернулась, — услышала тихий голос за спиной — Катя, оказывается, в комнате, а я и не заметила. Не заметила то, что она сидит в старом кресле, и держит спящую Полю. — Виделась с ним? С Владом?
— Да, Кать, виделась. Дай ее мне, — встала с кровати, наклонилась над подругой, и осторожно взяла на руки теплое, сонное тело дочери — саму приятную тяжесть в моей жизни. Поля тут же потянулась ко мне, доверчивая моя малышка.
Ничего-то ты еще о жизни не знаешь! Просто любишь меня, защиты ждешь. А я даже себя защитить не в состоянии, но тебя… тебя, малышка, я в обиду не дам!
— И что?
— Кать, я все это прекращаю. Устала, понимаешь? Я ведь не хотела прятаться, я просто хотела окончательно похоронить Веронику, устала ее имя носить, — сняла майку, и удобнее перехватила проснувшуюся Полину, и прижала ее к груди. — Не понимаю, зачем тебе прятаться, и от кого… дьявол, да была бы у меня семья, были бы друзья, я бы не скрывалась…
— Ты и понятия не имеешь! — прошипела Катя, а я лишь головой покачала.
— … в общем, Кать, ты не обижайся, но с меня хватит. Преступления я не совершала, не объявляясь. Никакого наказания ни тебе, ни мне не светит. Но ты сама решай, как быть, а я… я на днях документы пойду восстанавливать. Только не на имя Вероники Гарай, а на свое имя. Буду Верой.
Решение принято, и мне легче. Ошибок много сделано, и я бы исправила их, если бы могла, но не все можно считать неправильным. Дом потерян, документы сгорели, и я в таком состоянии была, что завизжала бы, едва услышала бы, как ко мне обращаются по имени Вероника — а потому ни имя это, ни дом, наполненный лживыми воспоминаниями мне не нужны.
Вероникой я быть больше не хочу, это имя лишь несчастья приносит.
А затем беременность, липовый паспорт, который я купила, спустив все нехитрые сбережения — вот об этом да, об этом я жалею. Ребенок поймет, что его на принтере распечатали.
И Поля без документов из-за меня, а дети ведь часто болеют, и постоянно давать взятки за прививки, за то, чтобы в опеку не сообщили, я больше не могу, не тяну. Дочь лучшего заслуживает, а не той матери, о которой Влад говорил — матери, которой я поклялась не быть, но иду именно к тому, чтобы сломать жизнь самому дорогому своему человеку.
— И это твоя благодарность? — заговорила Катя, даже не стараясь понизить голос. — Я ведь говорила, что не собираюсь возвращаться!
— Я тоже не собираюсь возвращаться. Но и пропавшей без вести я больше быть не хочу. Влад найдет, если захочет, прятаться мне не от кого, и Кать, прости, но мне о дочери нужно думать. Только о ней! Я благодарна тебе, что не бросила, что возилась со мной, но… прости.
Я и правда благодарна ей — слишком многое Катя на себя взвалила. Главное — она рядом была, она все и устроила. Сначала уговаривала меня на домашние роды, но когда в сотый раз услышала от меня твердое «нет», накопила денег на частную клинику, и приплатила сверху за молчание, познакомившись с нужными людьми. А мне оно не нужно было — молчание это.