Моя горькая месть
Шрифт:
Лгут. Деньги выбивают.
— Сволочи, какие же сволочи, — дрожащими пальцами закрыла за собой дверь в эту квартиру, ставшую чужой — дочери здесь нет, Кати тоже. Но подруга хоть вещи взяла, а Полю унесли в чем была, и у меня словно часть сердца вырвали. Часть души.
Я подошла к столу, и рассмеялась, вытирая слезы с лица. Ручку лживая сука из инспекции свою забыла, а деньги мои прихватила, конверта ведь нет.
— Нет, не может все быть так плохо, — помотала головой, и попыталась собраться. — Я, наверное, убрала деньги куда-то, и забыла в суматохе.
Но не нашлись деньги. Ни на холодильнике, ни в шкафах, вообще нигде их нет. Лишь мои пятьдесят тысяч, которые скопить удалось, в сумочке остались, и все. А значит… значит дочку не вернуть, все ведь деньги решают, как Гарай говорил.
— Гарай! Он… он поможет! Он обязан помочь!
Еще секунду назад я была в упадке. Казалось, после потери этих проклятых денег, все было кончено, но нет. Всегда есть шанс, нужно лишь собраться, и подумать. Евгений Александрович обязательно поможет мне Полину вернуть — он влиятельный, со связями, да один его звонок, и мне ребенка принесут сами, да еще и извиняться будут.
Пустой слинг я сняла с тяжелым сердцем, а затем выбежала из квартиры, в который раз за этот жуткий день. Каждая секунда казалась промедлением, с каждым вздохом сердце сжималось: пока в маршрутке ехала, когда в метро спускалась — эти жуткие эскалаторы просто бесконечное количество времени отнимают.
И мысли в голове, эти ужасные мысли.
Анна Алексеевна говорила про синяки, про истощение. А что, если она Поле больно сделает? В отчете ведь солгала, и все должно совпадать…
— Нет, нет, нет, — пробормотала, впившись ногтями в ладонь, и выбежала из метро. Спортсменка из меня аховая, но до компании Гараев я домчалась так быстро, как могла, и все равно, казалось, что я безбожно опаздываю, что время теряю.
— Я к Евгению Александровичу, — задыхаясь, сказала на стойке ресепшн. — Это срочно!
— С вами все в порядке? — нахмурилась мелированная блондинка, будто мне до светских разговоров.
Со мной все не в порядке с самого рождения, но кому вообще до меня есть дело?!
— Позвоните Евгению Александровичу, пожалуйста. Скажите, что Вера пришла, он примет, честно. Это очень срочно, я… я его дочь. Просто наберите его, и скажите, в какой мне идти кабинет!
Я не говорила, я почти кричала, выплевывала слова, гнев свой и страх на чужого человека выплескивала. Всегда истеричек ненавидела, особенно тех, кто скандалил на виду у всех, устраивая представление, но сейчас я ничего не могла с собой поделать.
Эта девчонка воровала мое время, время моей дочери воровала. Вот и сейчас она уставилась на меня голубыми глазами, и не подумала даже пропуск протянуть. Или позвонить наверх.
— Вы издеваетесь? Неужели сложно поднять трубку, и набрать… — в отчаянии начала я кричать, но меня прервал голос за спиной.
— Вера, ты ко мне?
— Влад, — всхлипнула я, обернувшись к нему. Пришла я к его отцу, но именно Влад сейчас должен быть рядом — отец моей дочери. — Помоги, прошу тебя, у меня отняли дочь!
Дикая надежда снова загорелась
Влад
Мы попрощались, но я знал, что увижу Веру. Уверен был в этом, и вот, она здесь и, как всегда, в центре внимания. Еще бы минута, и ее вывели с охраной, не появись я.
— Влад, ты… ты поможешь? — Вере больно сейчас.
Я ее боль всем своим существом чувствую. Плачет, глаза красные, лицо пятнами пошло, волосы взлохмачены и вид безумный абсолютно — оболочка трещину дала.
— Приходи вечером, у меня встреча.
— НЕТ!!! — вскрикнула, и вцепилась в мою рубашку пальцами, потянула так, что ткань затрещала, и уже тише добавила: — Нет, мне сейчас нужно. Если ты не можешь, то Евгений Александрович. Мне поговорить с ним нужно, он ведь влиятельный, Влад, у меня ребенка отняли! Не могу я до вечера ждать, я и минуты ждать не могу.
Выпалила, и я думал, что заплачет снова, в голос зарыдает, а Вера просто выдохнула шумно. И устало, будто сто жизней прожила, уткнулась мне в грудь лицом. И сейчас я ни о чем и думать не могу, только о ней, о ее близости, которая ломает меня.
И в чудовище превращает. Нутро скручивает, хочу и обнять, успокоить Веру, и оттолкнуть, пусть вечером приходит. Или завтра, или через неделю.
Поиграть с ней, она сама тоже видит, как действует на меня, и играет, так почему я не могу?
— Владислав Евгеньевич, нам пора, — финдиректор кашлянул, привлекая внимание.
А я головой покачал. Не могу уйти сейчас, хотя планировал именно это.
Слабак.
— Вера, отец уехал на десять дней. В Москве он. И тебе точно помогать не станет, с чего бы?
— Да, с чего бы? — нервно рассмеялась она, и подняла на меня лицо, а глаза сумасшедшие.
Дикие глаза, а в них целый океан.
— Идем со мной. Что случилось? И почему ты ко мне явилась за помощью? — спросил, заведя ее в лифт. — КО МНЕ, Вера, а не к кому-нибудь другому. Так уверена, что помогу?
Отпустить ее от себя не могу, и снова притягиваю, как жалкий помешанный лох. И снова мысли отключаются, да и вопрос мой идиотский — разумеется, Вера все знает обо мне. Можно вести себя как конченная сука, можно сестру мою убить, и признание это в лицо мне бросить, швырнуть ключи от машины в кусты, а затем прийти, и на груди плакать.
И я помогу, куда денусь?!
— Мне не к кому больше идти, — просто ответила она, и горько это прозвучало, безнадежно. — Я решила больше не прятаться, документы восстановила, и Поле тоже свидетельство оформила. А домой явились эти — полиция, опека. Сказали, — Вера задыхается, ей или слов, или воздуха не хватает, или жизни. Вывожу ее из лифта, и как маленькую, за руку, веду к себе в кабинет, — сказали, что я голодом дочь морила, что била ее. Младенца била, будто я совсем тварь! И грязно у меня, и вообще… забрали, а я умру без нее, Влад, просто умру!